|
П.Ф.Подковыркин |
|
12 мая 1810 г. Жуковский подарил Батюшкову записную книжку, первые 12
листов которой наполнены выписками Жуковского из Французской энциклопедии,
комментариями к ним и оригинальными записями на моральные темы. На первом
листе рукой Жуковского сделана дарственная надпись: «Разные замечания,
1807. Дано в Москве 1810 года Мая 12 дня Ж<уковски>м — Б<атюшко>ву».
Разные замечания, 1807. Дано в Москве 1810 года Мая 12 дня Ж<уковски>м — Б<атюшко>ву [Записи В.А.Жуковского — стр.2-12] [2] Альцим недурного сердца: он прощает своего неприятеля в ту минуту, когда он делается несчастливым. Но есть случаи, в которых он радуется чужому несчастию. Например, ему приятно слышать, что такой-то обеднел и тому подобное, чувство, которого он внутренне не одобряет, но которое невольно открывается в его сердце: отчего оно происходит? Неужели Альцим радуется чужим страданиям. Нет; оно бы огорчило его, когда бы он его вообразил, но Альцим никогда не был несчастлив, никогда ничего не терял, он в своем младенчестве не имел никаких тесных связей, следовательно не имеет понятия о чувстве утраты; не может ясно представить, как труден переход от наслаждения к потере. Альцим был всегда беден, мало пользовался преимуществами общества: он радуется, видя бедных или так же как и он разделенных от общества; радуется не потому что их личное несчастие было ему приятно, нет он об нем не думает, но потому, что сим имеет одинакую с ними участь и что сие сходство состояния производит некоторое между ими равенство. Альцим не завидует никакому счастью; он любит тех людей, которые счастливы собою; напротив, случайное счастие, проистекающее от обстоятельства, отделяет людей друг от друга, возводит их на степени, следовательно, производит между ними неравенство: сие-то неравенство бывает тягостно, и иногда причиняет ту непременную, непроизвольную радость, которая не показывает злого сердца, но которая однако же может назваться и чувством невинным и которого Альцим никогда не оправдывает, хотя часто, с огорчением, ощущает ее в своем сердце. —————————— [2 об.] Мать не должна никогда бранить детей своих по капризу. Брань матери должна быть для детей несчастием, но таким несчастием, которого они избежать могут и которое сами на себя навлекают. Будет ли сын или дочь уважать упрек матери, когда будут почитать его неизбежным; когда будут думать, что и безвинно могут ему подвергнуться; когда вместо того чтобы внутренно, вместе с матерью укорить себя, они будут в недоумении: признать ли себя виноватыми или обвинить свою мать. Что же, если они будут чувствовать ясно, что упрек незаслуженный и что они скажут: безвинны, и от кого же: от матери, не лишается ли тогда мать в глазах их всей своей силы; не верят ли они, что и она может быть пристрастною и даже несправедливою. Мать в глазах детей должна быть живым правосудием; ее приговоры должны быть святы и приниматься с покорным уверением, что сама истина непричастная никакому заблуждению произнеси их. Доверенность и следовательно покорность детей есть такое сокровище, которое мать должна ценить выше всего. Дети должны не уступать своей матери с подобострастием, а покоряться ей, то есть верить в душе, что ее воля лучше их собственной и что их счастие зависит от повиновения ее воле. —————————— [3] От чего Ликаст принимает Терсита и сам к нему ездит. Ликаст не может назваться гостеприимным; он стар; он холодного характера; и вообще весьма скучает. Сверх того он не любит лично Терсита и знает, что Терсит его также не любит. Почему же Терсит нравится ему больше других. Вот причина: Ликаст самолюбив. Терсит виноват перед ним, следовательно Ликаст имеет перед Терситом преимущество оскорблённого человека, который может казаться великодушным. Если бы темперамент Ликаста имел в себе больше огня, да если бы оскорбления, нанесённые ему Терситом, были к нему ближе, касались более до его личности, могли бы причинить ему некоторые беспокойства, более физические, нежели моральные, тогда бы Ликаст ненавидел Терсита; но Ликаст холоден и имеет случай украсить свою нечувствительность великолепным именем великодушия; он принимает Терсита и его присутствие бывает ему даже приятно потому, что оно занимает его больше обыкновенного, он д[нрзб.], он старается больше показать внимание, чтобы быть совершенно великодушным и в то же время одобряет себя с такой гордостью за такую добродетель, которая не стоит ему никакого усилия и которая в самой вещи есть [нрзб.] несущественное создание его воображения. —————————— [3 об.] Так как нельзя вообразить, чтобы случай, нечто слепое и неразумное, мог произвести вселенную, в которой во всем видно намерение и порядок, так точно нельзя вообразить и того, чтобы в человеческом теле от совокупного действия многих разнообразных и каждое в особенности неразумных частей происходило нечто разумное и одуманное. Человеческого тела нельзя назвать машиною и сравнить с машинами, произведенными рукою человеческою. Конечно, человеческая мысль и деяние зависит от той машины, из которой она проистекает, но сей машиной управляет почти разумное. Мыслить не есть результат строения телесной машины, так как показывать час есть результат строения часовой машины: часовая машина действует без намерения и намерение существует вне ее; напротив в телесной машине намерение существует в самой машине, но не принадлежит ей и не может принадлежать, а есть собственность существа, отдельно и произвольно действующего, хотя невидимого и заметного по единому своему действию, размышлению. —————————— Уничтожить материю так же невозможно, как и уничтожить дух. Отыми от материи цвет, протяжение, твёрдость и она уничтожена, говорит Бюффон. Согласен, она уничтожима, если предположить возможным сие отнятие у души деятельности, бестелесности и прочего. —————————— [4] У животных, кажется мне, невозможно отнять души. Они действуют и действуют с намерением, следовательно мыслью. Они действуют различно, больше и меньше ограничены, следовательно их мысленная способность больше и меньше ограничена и в разных животных разная. Нам неизвестны животные в их натуральном состоянии, мы видим их перед собою, то есть в состоянии повиновения, ограниченном, совершенно обеспеченных, следовательно лишенных главнейшего побуждения деятельности. Если бы человек мог прожить в кругу диких животных, свободных и произвольно действующих, тогда бы мог судить о степени их рассудка, который они, конечно, имеют. Человеческий рассудок заключает в себе одном все то, что заключено во всех рассудках скотов, вот причина его превосходства над ними; он имеет все средства, тогда как каждый из них имеет только малейшую часть оных: прибавить к сему дар слова, склонность к деятельности, не одними нуждами возбуждаемой, и настоящая причина превосходства души человеческой над душою скотов ясно откроется: такая мысль не унижает человека, но только возвышает прочие творения. Что действует с намерением, то имеет душу. Как часто видим, что некоторые животные действуют не только с намерением, но имеют и некоторый план, которому следуют для достижения своей цели. —————————— Животные не управляют друг другом, не повелевают и не повинуются от того, что не имеют друг в друге нужды. Натура ограничивает потребности их одной пищею, должна была ограничить и самый их рассудок, который устремляется на один предмет. Все не принадлежаща к сему предмету не трогает их внимания; они не имеют любопытства; и мучимые голодом, они действуют и тогда рассуждают; удовлетворив своей нужде, они спокойны совершенно; или оказывают живость одними телесными движениями. Но что их занимает в то время, когда они не голодны и не спят; неужели не имеют они никакой идеи, которая бы их занимала в минуту спокойствия. [4 об.] На что животному язык, когда он не имеет никаких нужд. Оно достает пищу, залечивает свои раны, выкапывает себе нору без помощи других животных; оно не имеет никаких связей моральных, не имеет никаких сношений, оно ограничено собою, следовательно, не имеет нужды объясняться, всегда понимает себя без объяснения. Животные соединяются иногда для личной безопасности: вот намерение; но так как ничего более не нужно, кроме сего соединения для их защиты, то и в самом сем обществе, будучи отделены одно от другого и не занимаясь общими нуждами, они не имеют надобности сообщать друг другу своих мыслей, в случае опасности они выражают криком, данным им от натуры, который все понимают. Они имеют язык, но этот язык так же ограничен, как их понятия, нужды и связи и никогда не может усовершенствоваться потому что и нужды их никогда не могут увеличиться. Обезьяна подражает человеку, но подражает ему не понимая, ибо не имеет сама никакой нужды в том, что делает из –подражания. Одна нужда производит понятие; человеку дана деятельность умственная; она для него необходима и он понимает все то, что видит, ибо понимать есть нужда человеческая. Степень ума можно определить количеством и качеством потребностей; натура согласует с ними рассудок. Человек есть творение, наиболее нужд имеющее, потому и имеют рассудок обширнейший; скоты ограниченные в своих нуждах, больше и меньше ограничены и в своем рассудке. —————————— [5] Однообразие в работах и действиях животных происходит от однообразия их нужд, но и они могут меняться от обстоятельств; ученая собака имеет другой образ действия нежели неученая, но это только в некоторых обстоятельствах; во всем другом она сходна с неученою, ибо их нужды всегда одинаковы. Разум животных не совершенствуется. Если бы люди не имели нужды добывать хитростью и силой пищи (что им общее с животными) нужды одеваться, строить хижины, сообщаться друг с другом, то бы они имели столь же ограниченный ум как и животные; ум частных людей совершенствуется с умом всего человеческого рода; сей последний есть сумма всех понятий, сумма беспрестанно увеличивающаяся: сего общего совершенства животные не имеют, ибо не могут сообщаться и не чувствовать по натуре своей в том нужды; но некоторое частное образование они получают от натуры и даже имеют большее или меньшее количество способностей; высшую и низшую степень ума; и для них есть опыты и познания. Они зреют и образуются: но сие образование для всех и во всех одинаково; оно ограничивается продолжением жизни {на} того животного и его кругом действия, следовательно, с ним и исчезает: от сего проистекает сие однообразие умов в животных; все доходят постепенно до одинаковой высоты и на ней останавливаются; доходят быстро, так что кажется вдруг бывают вознесены на нее рукою натуры. Высота сия назначена и согласована с их нуждами: для чего им стремиться далее. Беспрестанное приобретение и усовершенствование напротив суть определения человека; для чего он должен иметь ум беспредельный и обширный. Ограниченность есть определение [нрзб.]; следовательно и ум его должен быть так же ограничен, но он не есть машина. [5 об.] Первое воспитание ребенка начинается с колыбели и дается кормилицею. Первые нужды его суть пища и покой, следовательно должно доставить ему хорошее молоко и покоить его в хорошей колыбели, от устройства которой зависят его первые впечатления, хорошие или худые: когда ребенок кричит, то он чувствует голод или лежит беспокойно: удовлетворить его нетрудно; но должно сделать так, чтобы предупредить его нужды: чистота в колыбели, способность очищаться от нечистот, воздух чистый и лёгкий, свободно принимать разные положения и наконец утоление голода, всего же важнее глаз матери, который всегда будет учитывать нужды младенца. Первая обязанность матери дать своему ребенку хорошую колыбель, в которой бы все было придумано для его спокойствия. Тогда легко будет учитывать причину его крика. Он или устал лежать и требует перемены своего положения или голоден. Колыбель должна была сделана так, чтобы ребенок, не будучи спеленут, мог лежать свободно и в одно время не принимал бы трудных положений, чтобы нечистоты не могли скопляться и сообщаться пеленам и сами находили сток. Чтобы перины не были ни мягки, ни жестки, чтобы не было препятствия росту; чтобы воздух мог быть чистый; чтобы кормилица качая не могла производить ни слишком сильного, ни слишком слабого движения. Зависит от отца и матери, чтобы младенец имел первые впечатления приятные; сии впечатления должны быть чувственные; следовательно все формы предметов, которые в продолжение первого младенчества будут действовать на чувства младенца, должны быть самые приятные, и{з} всех сих разных впечатлений составится общее чувство приятного, которое, конечно, может иметь влияние и на будущее. —————————— [6]
Если мать не может сама кормить ребенка, то она может всякий раз, когда
кормилица его кормит, быть у него в виду и занимать его собою: это привяжет
младенца к ней так же сильно, как и к кормилице и тогда, я думаю, самое
отнятие от груди, будет не так трудно; ребенок привыкает к лицу кормилицы,
а не к груди ее. —————————— Человеколюбие в хозяйстве и желание общего блага для собственного всегда награждается большим выигрышем; можно получить, употребляя насильственные средства и раззоры своих людей, в один раз более обыкновенного; но сие необыкновенное усилие истощает и будущее, жертвует настоящему. Благосостояние владельца зависит от благосостояния его подчиненных. —————————— При заведении дома должно сделать расположение всего, времени, работ и самих вещей один раз навсегда так, чтобы ничто впоследствии не нарушало сего порядка: все должно быть согласовано со временем и обстоятельствами и неизменяемым, тогда должности людей обращаются в привычку и перестанут быть трудными. Каждое дело должно иметь свой назначенный час и поручено особенному человеку. Каждая вещь должна иметь свое определенное место; порядок во всем зависит от постоянства хозяйства, который сам должен наблюдать его непременно и всегда: без его содействий он не может устанавливаться в доме. —————————— Люди будут отлучены от праздности тогда, когда будут иметь особенное время для отдыха. Сие время отдыха будет им наградою за труд. Не имея сей награды в виду они будут отягощаться трудами своими и беспрестанно похищать у себя минуты для отдыха, следовательно и труды их будут беспорядочны. —————————— [6 об.] Хозяин сам должен образовать своих слуг; это также есть некоторого рода воспитание. Первое правило: подавать им пример, которому они могли бы следовать, быть взыскательным, но взыскательным в деле и хладнокровным. Надобно, чтобы человек знал свою должность и будучи уверен в награде за исправность был бы уверен и в наказании за неисправность; хотя правосудие часто должно быть смягчаемо; наказание может отменяться, награда никогда. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . __________ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Испорченных людей переменить не можно, [но] должно отставить и на место их взять других, может быть не знающих, но зато и неиспорченных: сперва будешь терпеть нужду, зато после будешь награжден за [протерпленный] недостаток; в противоположном же случае должен будешь всегда видеть перед собою испорченных, и домашние дела в беспорядке. —————————— Строгий порядок имеет вид печального принуждения тогда, когда из принадлежащего ему исключаешь удовольствие. Господин тогда сносит труд свой, когда мешает его с забавою и отдыхом: [не толи] должен делать и слуга. Следовательно, к порядку в делах приобщить должно и порядок в удовольствиях. Чтобы заставить человека исполнять свою должность свободно и с удовольствием, надобно заставить его её любить; обрати для него в привычку работу; каждый человек имеет своё дело и своё назначенное время для каждой работы, котор<ое> никогда, ни для чего упускать не должен, труды его не должны зависеть от прихотей господина, который в иных [вопросах] должен быть сам своим слугою; тогда он будет знать свою должность, и не будет принужден ожидать своего назначения и в ожидании [праздновать]. Исполнение должности будет тем приятнее, чем больше выгод [с ним соединяется], чем чувствительнее будут [нрзб. 2 строки] [7] того, кому поручено исполнение; ваша взыскательность не будет тяжела, если украшена будет приятною наружностью и если основана будет на строгой справедливости; если, одним словом, господин будет своею собственной деятельностью возбуждать деятельность служащих и своим об них попечениями заслужить их взаим[ное в нем] попечение. Надобно чтобы он не [казался им] эгоистом, действующим единственно для собственного своего блага; но отцом семейства, который своих слуг почитает членами своего тесного семейственного общества. Образ жизни служащих должен быть приятен так чтобы он [больше] его утратил и для того своею неисправностью старался бы сохранить его навсегда: тогда и подчиненность и труд не будут им ни тягостны, [ниже] чувствительны. —————————— Что значит иметь дарование. Натура ни делает ни живописцем, ни поэтом, ни музыкантом, ни философом. Она дает ум, который успевает скорее в том или другом. Обстоятельства [ ] налагают на человека такие обязанности, которые совершенно противоречат его натуральным склонностям; но сие противоречие не делает человека неспособным исполнять сии обязанности; напротив, дарование, какое бы оно ни было, предполагает ум выше обыкновенного, следовательно, оно помогает ему действовать с успехом [в каком бы то ни было отношении]; если же сие дарование сильно чрезвычайно, то оно и при самых противных обстоятельствах откроет себе дорогу: гению стоит только мельком увидеть свой путь, чтобы на него <броситься> и никогда с него не сбиться; он остается [ ] спокойным, если его не видеть и вместо того, чтобы противоречить обстоятельствам <способствует> с ним согласоваться. Человек, созданный быть стихотворцем, может быть прекрасным земледельцем: дарование стихотворное не повредит его занятиям земледельческим; напротив, он украсит их своим воображением. [7 об.] Нищенское состояние и состояние работника граничат одно с другим. Нищий, не получавший пропитания от своего ремесла, делается вором или разбойником: ему нет другой дороги; он так привык к праздности, ему так противны труд и долгое ожидание награды, что он выбирает опасное, но скорое средство доставать пищу и деньги и предпочитает его медленному и неопасному, но трудному. Разбойничать и воровать есть труд и иногда тяжкий, но труд произвольный, соединенный с свободою и с мгновенным за него вознаграждением. Тот, кто отнимает деньги у прохожего, не должен их дожидаться и терпеть вырабатывать их; трудом же напротив надеешься на будущее; зависишь от плательщика; отграничиваешь себя тем местом, на котором работаешь и тою должностью, которою обязан; все это противно нищенской и в одно время разбойнической <независимости>. Средство не делать нищих разбойников или плутов есть не доводить их своею жестокостью до сего состояния. —————————— Человеку, который требует помощи, ноне хочет воспользоваться теми средствами, которые предлагаешь ему для того, чтобы он предупредил и будущие свои нужды, помоги один раз и оставь его; нещастному, который борется с нещастием и хочет победить его, будь верным и настоящим помощником. Можно сказать: нищему бог даст, но только тогда, когда сам уже ему подал; в таком случае, говоришь ему: надеется, что и впредь бог подаст тебе помощь посредством мне подобных. —————————— [8] Молитва не есть просьба, но чистое наслаждение, которое производит в душе такое, ясное спокойствие, дает ей новую силу и новое мужество. Голос молящего не преклоняет творца на милосердие, ибо творец, верховная неограниченная благость и мудрость, не требует побуждения; но человек, способный молиться и прибегающий к молитве, сам меняется в отношении в к творцу, то есть делается лучшим, следовательно и отношение творца к себе изменяет. Творец сам по себе неизменяем, но в отношении к человеку он может и должен изменяться, ибо сие отношение зависит от человека, который есть творение, подверженное всегдашним изменениям, итак, молитва некоторым образом переменяет отношение творца к человеку. Сие изменение творческой воли неразлучно с его правосудием и человеческою свободою. —————————— С идеею (истинною и проистекающею из сердца) о боге <соединена> и сила и утешение и радость. Кто молится, тот сообщается с богом. Следовательно, получает то, чего требует: если молитва не отвратит от него несчастие, то даст ему нужную крепость для перенесения сего несчастия, может быть необходимого по предначертанию творца; что же касается до внутренних, душевных несчастий или < > пороков и худых побуждений, то молитва всегда непременно их истребляет. —————————— Мне кажется, никогда нельзя получить привычки, противной вашей натуре. Что такое привычка: натура человеческая так или иначе образованная; направление, данное человеческой натуре. Натура человеческая есть его первоначальное расположение, физическое или моральное, получаемое им при рождении или в чреве матернем: привычка есть образование сей натуры, следовательно, воспитание есть не иное что как привычка; привычек, противных натуре; то к чему человек привыкает и в худе и в добре ему натурально; степени привычек зависят от натуры; разные натуры принимают одно и тоже образование различно. —————————— [8 об.] В человеке должно отделять человека от гражданина; сперва образуй в нем человека; потом образуй гражданина, то есть сперва усовершенствуй все, что дала ему натура; потом уже сим усовершенствованным качествам дай то направление, которое согласно с тем местом, которое воспитанник твой будет занимать в обществе и с теми особенными дарованиями, которые ты успел в нем заметить. Первое есть дело родителей; последнее есть дело наставника. —————————— Желать доброго и стараться приобретать его лучшими средствами есть наука человеческой жизни. Знание добра и обращение не него всех желаний, и открытие средств вернейших приобретать его есть единственная цель всякого воспитания. Такое воспитание может иметь место только в обществе, где круг человеческих желаний обширнее и предметы его благороднее и выше. Человек одинокий не может быть добрым; его воспитание кратко и ограничено. —————————— Для занятия какого бы то ни было места в обществе, нужны познания, которые приобретаются скорее или медленнее; иное место требует особенного и долговременного приготовления; человек может быть на все способен, но не все годен, ибо сия годность заключается в образовании, которое иногда стоит великих трудов и большого времени. Образованный для одного не будет годен для другого, следовательно, воспитатель должен при своей общей цели: образовать в своем воспитаннике иметь и частную цель: образовать его для некоторого особенного звания, в противном случае сей человек, совершенный морально, будет <…ком> в кругу общественном. —————————— Мать делается любезною своему ребенку тогда, когда будет об нем сама [печься], когда сама будет доставлять ему все нужное и [9]приятное и сама избавлять его от неприятного; образ матери его будет соединен со всеми сладостными впечатлениями; благодарность детей есть не иное что как воспоминание о матери, которая украшается сими воспоминаниями и делается от них любезною. Младенчество должно быть счастливо и счастливо от родителей для того, чтобы детей сделать нежными и благодарными. Нелюбовь к детям есть чувство не натуральное в сердце матери: но надобно уметь любить; надобно чтобы младенец так же сильно чувствовал, что его само чувство любви сильно в материнском сердце. —————————— Истинное воспитание натуры есть воспитание не искусственное, не приготовленное, а такое, какое получает человек, оставленный на произвол самому себе и обстоятельствам. Все на него действует и он принимает сии действия так, как при своем рождении расположен принимать их. Его натура развивается сама собою без посторонней помощи. Чистого воспитания натуры быть не может, должно человеку быть отделенным от сего, чтобы быть истинным воспитанником натуры; если же он в обществе, то воспитание его есть уже больше и меньше искусственное, производимое обстоятельствам. Воспитание без всяких правил есть воспитание натуры, следовательно самое худшее. —————————— Терпение есть такая добродетель, которая никому кроме нас самих не приносит непосредственной пользы; но она сохраняет в нас способность действовать и дает свободу другим добродетелям, которое бы уничтожили нетерпение, следовательно посредством сих добродетелей благотворна и для других. —————————— Человек, получивший от природы худые качества, невинен, ибо он не мог выбирать; но он отвечает за следствия, ибо от него зависит их предупреждать. Качество есть дело натуры, употребление качества дело человека. Один должен поступать положительно, то есть давать волю натуре, другой отрицательно, то есть не давать ей воли. От человека не требуется того, к чему он по своей натуре не способен: стремясь за невозможным, он действует вопреки своему назначению. Но он на своем месте может достигнуть крайней точки совершенства, только не должен его оставлять, а напротив должен с ним согласоваться. —————————— [9 об.] Добрый семьянин есть истинно добрый человек; он действует скрытно, без свидетелей и беспрестанно. — Я разумею семьянина во всем смысле этого слова как сына, отца, супруга, господина, хозяина — хороший солдат, судья и т. подобное ещё не могут назваться хорошими людьми: они могут исправлять [беспорочно] свое звание и быть испорченными, иметь дурной характер: честолюбие может дать храбрость и сделать правосудным; действуя перед глазами [света] будет стараться действовать хорошо; тогда добродетель есть только желание одобрения; тогда человек бывает добрым во всех случаях, когда он видим; но последуй за ним во внутренность дома, где все от него зависит, где он дает [оплот] одному себе, где может свободно предаваться влечению сердца, и делает добро только по одной любви к добру и если найдёшь его таким же точно, каков он на сцене, тогда говори решительно: он добрый и счастливый человек!.. Истинное, спокойное и продолжительное счастье. Первый наслаждается только отрывками, в минуты — редкие и [неверные] — торжеств и одобрения; последний всегда, следуя влечению сердца, действует и доволен собою следовательно счастливый человек, успешно исполняющий свою какую-нибудь общественную должность, без сомнения имеет талант; но характер его определяется его общественною жизнью. Желать быть добрым семьянином есть стремиться ко всему благородному и лучшему, хотя не блестящему, словом к счастью, следовательно к добродетели. —————————— От чего слуга всегда испорченнее крестьян? Три главные причины: праздность, род их занятий и обширнейший круг их сношений. Не для чего доказывать, что праздность вредна для человека, сотворенного для деятельности: самый ленивец ищет занятие и всякий выбирает согласное своим склонностям и навыкам. Чем больше времени праздного, тем больше средств заниматься бесполезным, служащим только для [рассеяния] и [полу]вредным и следовательно привыкать к вредной деятельности; праздность есть не иное что как вредная или бесполезная деятельность или совершенное бездействие. В таком доме, где множество слуг, много и средств быть праздным. Самый род [10] занятия портит слугу: он вступает в совершенную зависимость от другого человека. Крестьянин зависит, но он имеет определенную должность в исполнении которой заключается вся его зависимость, время его расположено; он работает много, но работа его есть необходимость, необходимость, которой он подчинен наравне со всеми. Он более повинуется законам природы нежели человеческим. Слуга напротив совершенно подчинен воле и прихоти другого человека, он теряет собственную волю свою, беспрестанно должен сообразоваться с волею другого: зависимость уничтожающая всякое благородство душевное. Крестьянин имеет собственность, бедное, но от него зависящее хозяйство; слуга, живучи лучше, не имеет никакой личности; крестьянин, занимая пост не столь блестящий, но более благородный, смирен духом, но чище. Слуга, имея больше натурного блеска, но < > что-нибудь только в отношении к господину, должен быть надменнее, следовательно, испорченнее. Круг отношений крестьянина тесен и однообразен: он всегда остаётся одинаковым будучи окружен одними и теми же предметами. Слуга видит более, дурного и хорошего; часто самый пример господина портит его; он занимает много со стороны; не имея никаких видов в будущем, он не имеет некоторым образом никакого интереса быть лучшим; он стремится пользоваться настоящим, как <ни попало>, как приятнее, то есть как сообразнее с его <силою порчи>. Чем же предохранить от испорченности слуг. Первое собственным примером. 2. Слуга должен быть не исполнителем одной воли господина, он должен иметь определенное звание, неизменную обязанность, словом, быть нужным членом семейства. 3. Время его должно быть наполнено, разделено между работою, отдыхом и удовольствием; 4. Он должен иметь в виду состояние независимое — [крестьянин иметь всегда в виду благосостояние своего дома]. 1807 го Декабря. 6. Я не понимаю тех философов, которые беспрестанно говорят <только> смерть жизнь ничто, желания, удовольствие мечта. Если смерть есть прекращение жизни, то могу ли забыть, могу ли отвергать то сокровище, которое дано мне на краткое время однажды, однажды которое утратив, утрачу навеки и никогда не заменю. Если же смерть есть только переход к бессмертию, то жизнь составляет <существенную> бессмертия и не может и не должна быть забыта. Напротив обрати на нее внимание, чтобы ее сделать бессмертною <для него>. [10 об.] Существо сие знаю есть доказательство бессмертия, ибо оно было бы в противном случае без цели; следовательно, опровергало бы самое бытие бога. —————————— 24 октября 1808. Вчера у Нелединского я слышал три замечательные анекдота о Павле. Он имел чрезвычайно острый и живой ум. В характере его была какая-то романтическая <…кость> и самый его деспотизм имел в себе что-то возвышенное. Следующий анекдот показывает, что он был деспот в душе, но деспот гордый и смелый. Он поручил графу Сен-При написать и представить ему доклад об одном известном деле. Увидевши через несколько дней графа во дворце, он подошёл к нему и спросил у него в присутствии всего двора: Eh bien, monsieur, de St Prix, aurai-je bientôt ce mêmoir dont je vons ai chargé — Sire — отвечал С. При — J’ai prie un <des> grands de votu <empire> de le presentor à votie <magic > etc. — Monsieur — отвечал ему император своим сиповатым голосом — Il n’yaei de grands que je parle, et — pedant que je lui parle. С сим словом оборотился он к нему спиною и пошел прочь. — В другой раз тот же С.При, который обыкновенно ходил в статском мундире, явился во дворец в военном. Павел его заметил, подошел к нему и спросил: Monsieur de St Prix, pourquoi done avec vous porte’ jusqu’il l’unifoncivil? — Сен При отвечал ему цитатой из Цицерона: Тога побеждает шпагу. — Si monsieur de St Prie, отвечал император, il n’ya que l’avocat Katelin, qui peut faire une parcile repense — В пребывание его в Париже, находился он в одной компании, где очень долго разговаривали о Женевских беспокойствах политических. Павел наскучил таким разговором. Выберите другую материю, государи мои, сказал он, можно ли заниматься раздорами Женевы: это буря в стакане!» — выражение, приличное наследника российского престола. — Павел очень тонко умел награждать своих любимцев: в наградах его была заметна чувствительность доброй души, с высокостью монарха и с нежностью тонкого уа. Нелединский, бывший к нему весьма близким, отставлен был без просьбы, просто сказать, выброшен из службы. Он имел тогда чин статского советника. Через несколько времени после того выходит указ о том, что все [11] <выключенные> из службы < > без просьбы иметь право являться и требовать, чтобы их снова приняли в службу. — Нелединский в ту же минуту по получении указа, сбирается ехать в Петербург из Москвы — родные и знакомые уверяют его, что он подвергает себя таким поступком чему-нибудь худшему, что он рассердит Павла. — Я знаю его отвечает Нелединский и < > в Петербург. — У заставы сказывает о принятии своей просьбы. Павлу об нем докладывают. — Нелединский <приехав> говорит он <Куманкреву>, чего ему хочется? — Службы! — он отставлен без просьбы! Ваше величество <позабыло явиться> отставленным и <выключенным>. — Что же делает Павел: дает ему чин тайного советника и определяет его сенатором в Москву, то есть делает для него то, чего он не воображал и не мог требовать. — В душе его, которая никогда не могла противостоять силе страсти, была натуральная, сильная привязанность к добру. Он любил наслаждаться чувствами. Будучи весьма часто несправедливым, он не стыдился своих несправедливостей, ибо знал, что имел силу всегда загладить их! Чувство великое и приличное монарху. Раз признавши себя несправедливым перед кем-нибудь, он при всяком случае старался <доказать> ему свою благосклонность; человек, который мог заставить его почувствовать сладость добра и правосудия, становился –некоторым образом для него дорог. Он любил возобновлять свое чувство, возобновлял знание своей к нему благосклонности. Натура сделала его великодушным, прямым, добрым, чувствительным, вселяла в него любовь к добру — судьба и Екатерина преобратили его в тирана, к великому несчастию России, которую он мог бы возвысить. —————————— Собственные наши ошибки можно почесть приобретенными, если мы их замечаем: они тогда обращаются в истинную нашу пользу. Они тогда только остаются ошибками, когда они или не исправлены или не замечены. В первом случае мы заглаживаем их в отношении к другим. В последнем мы исправляем самих себя. Прошедшая замеченная ошибка может служить для них предохранением от будущих. —————————— Два рода рассеянности одни происходящие от натуры; другие от самолюбия. Первая неизлечима и есть не иное что как некоторый недостаток в организации нашей головы. Последняя может быть исправлена только тогда, когда положить границы нашему самолюбию. Она может назваться излишней замечательностью к самому себе и невниманием к другим. Иной человек не слышит от того, что хочет казаться <с ученым видом>. Он думает о своем виде, а не о том, что ему <говорится>. [11 об.] Двоемыслие можно допустить — говорил К. — но вот беда, если не будет ни одного смысла. —————————— М.И.К. называет Пассекшу русскою <Ниною>, а Руссову Юлию б…!!! Пассекша писала к Екатерине следующее: ты поступаешь со своими фаворитами очень неблагоразумно. Потемкин делает из тебя, что хочет. Лучшие люди тобою забыты. Румянцев хороший генерал, но он продаст отечество; Гр. Ив.Петр.Салтыков хуже всякой бабы, женщина будет уметь лучше командовать армией. Всех лучше Репнин, но у него связаны руки. Государство падает. Советую тебе делать с фаворитами своими то же, что я со своими: они мне служат как надобно, но я никогда не даю им водить себя за нос. — Екатерина оскорбилась; она послала Шишковкого допросить Пассекшу и собственною руокю написала ему в записке: Спросить у нее почему отваживается она порочить славное наше царствование? —————————— Екатерина сделала сюрприз Платону, пожаловавши его в митрополиты. Он был ещё архиепископом. Государыня находилась в Москве. Будучи в Успенском соборе, она подозвала к себе архиепископа и велела ему вместо архиепископа Платона говорить митрополита. — Он вошел, когда надобно было, на амвон и воскликнул во весь голос: Митрополит Платона. — архиепископа, говори — закричал ему из алтаря Платон — Митрополита, — повторил архидьякон — Платон понял, что это значило, вышел из алтаря и поклонился Екатерине. —————————— Карамзин сравнивает Бонапарте с графом Дмитрием Ивановичем Хвостовым — один поставляет славу в том, чтобы быть <деятельнее> другой в том, чтобы много писать, не думавши о предмете деятельности и о том, хорошо ли пишет. —————————— Pourquoi est-ce qu’il a a’( ) faut d’enfants trouvez — спросили у Пушкина. — Parce qu’oly o beaucoun de femmes (perduer) — отвечал он. —————————— [12] Чувство умнее ума. Первое понимает вдруг то, до чего последний добирается медленно. Чувствительность можно сравнить с человеком, имеющим зоркие глаза; он видит издали очень ясно тот предмет, до которого близорукий должен <достичь>, переходя от одного предмета у другому, чтобы его увидеть — результат один и тот же. —————————— [Далее
в копии А.С.Янушкевича записано: [В статье А.С. Янушкевича «Книги К.Н.Батюшкова в библиотеке В.А.Жуковского» [1] приводится текст записей Батюшкова на страницах 57 и 58. Эти записи представляют собой выписки из книги: Traité de la poésie italienne, rapportée à la poésie française. Par l’Italien Antonio Scoppa. Paris, 1803 («Опыт итальянской поэзии в её отношении к поэзии французской»). Вот эти записи: [57]
Amo te solo, Биона
или Мосха
Disse Giove a Cupido: [57 об.] Ода Сафы
Sottil fucco vorace entro
le vene Аретина
Эпитафия
Qui giace Loredan poeta
tosco: Metastasio. Nel cammin di nostra
vita, M.<etastasio> Вот забавная эпиграмма
Un pellegrin, che molto
il somiglavia [Записи К.Н.Батюшкова]
Вот описание роскоши римской, достойное кисти Ювеналово<й> и ужасного
века, в котором жил стихотворец века варварства, роскоши, развращения
нравов, бесстыдства, пороков, когда они не имеют даже нужды покрываться
покровом добродетели. Сатира VI — Г<ораций>
<...> Если б я управлял Государством, то Г<линке> дал бы пенсию.
Его журнал можно назвать политическим. Он же сам похож на проповедника
крестового похода: тот же девиз и у него, что у Пустынника Петра: бог,
вера, отечество. —————————— «Trop de vers emporte trop d’ennui» [10] — сказал любезный Грессет. Это правда.
Стихи и хорошее вино все то же. Пей, а не упивайся. Херасков, говорил
мне Капнист, имел привычку или правило всякий день писать положенное число
стихов. Вот почему его читать трудно. Горе тому, кто пишет от скуки! —
Счастлив тот, кто пишет потому, что чувствует. —————————— Терпеть не могу людей, которые все бранят, затем чтоб прослыть глубокомысленными умниками. Правление дурно, войска дерутся дурно, погода дурна, прежде лучше варили пиво, и так далее. Но отчего они сами дурны в своем семействе? отчего домашние их ненавидят? ——————————
Мадам Жанлис мерзавка такая подлая, что я ее ненавижу. Можно написать
«Les deux réputations»[11] и еще женщине! Можно ли бранить
La Harpe, который ее всегда превозносил до небес, был в нее влюблен и
поправлял, а может быть, и сочинял ее сочинения? Можно ля ей бранить Мармонтеля
за незнание света, который описал его в сказках мастерским пером? Можно
ли этой бабе поносить Вольтера и критиковать как мальчишку? Можно ли,
наконец, написать сказку, исполненную соблазнительных сцен, исполненную
ужаснейших картин, извлеченных не из света, а из собственного сердца этой
целомудренной госпожи, и все это посвятить aux jeunes personnes qui ont
deja leurs seize ans? [12]
— ??? —————————— Кто-то сказал, и сказал правду: «Этот человек умен, да только по-французски» (говоря о N), — т<о> е<сть> нам кажется, что он умен! ——————————
Нет ничего скучнее, как жить с человеком, который ничего не любит: ни
собак, ни людей, ни лошадей, ни книг. Что в офицере без честолюбия? Ты
не любишь крестов? — Иди в отставку! а не смейся над теми, которые их
покупают кровью. Ты не имеешь охоты к ружью? — Но зачем же мешать N ходить
на охоту? — Ты не играешь на скрипке? —Пусть же играет сосед твой!.. Но
отчего есть такие люди на свете? — от самолюбия. Поверьте мне, что эта
страсть есть ключ всех страстей. —————————— Писать и поправлять одно другого труднее. Гораций говорит, чтоб стихотворец хранил девять лет свои сочинения. Но я думаю, что девять лет поправлять невозможно. Минута, в которую мы писали, так будет далека от нас!.. а эта минута есть творческая. В эту минуту мы гораздо умнее, дальновиднее, проницательнее, нежели после. Поправим выражение, слово, безделку, а испортим мысль, перервем связь, нарушим целое, ослабим краски. Вдали предметы слишком тусклы, вблизи ослепляют нас. Итак, должно поправлять через неделю или две, когда еще мы можем отдавать себе отчет в наших чувствованиях, мыслях, соображении при сочинении стихов или прозы. Как бы кто ни писал, как бы ни грешил против правил и языка, но дарование, если он его имеет, будет всегда видно. Но дарования одного, без искусства, мало. —————————— Кто пишет стихи, тому не советую читать без разбору все, что ни попадется под руку. Чтение хороших стихов заранивает искру, которая воспламенит тебя. Чтение дурных, особливо же гладких, но вялых стихов охлаждает дарование. Читай Державина, перечитывай Ломоносова, тверди наизусть Богдановича, заглядывай в Крылова, но храни тебя бог от Академии, а еще более от Шаликова. —————————— Нам надобны мысли, — говорят одни, — а я говорю: мне надобны звуки. Что мне в мыслях? Что мне <…> Сочинения
в прозе
——————————
<По каким законам> — будет он судить стихотворца? — По законам вкуса!
— Но вкус не есть закон, ибо он не имеет никакого основания, ибо основан
на чувстве изящного, на сердце, уме, познаниях, опытности и пр. Но во
вкусе ошибались целые Академии, начиная от нашей и до Парижской. Цензор
может сказать: книга ваша не будет напечатана, потому что вы пишете против
обрядов, против религии, против системы политики — а я должен повиноваться,
ибо это есть закон, ибо цензор в таком случае опирается на закон, ибо
всякий человек, который еще в полном разуме, должен необходимо повиноваться
законам или ехать к ирокойцам. Но если этот же самый цензор скажет мне:
не печатайте ваши книги, 1-е потому, что у вас не богаты рифмы, 2-е потому,
что вы написали «горизонт», а не «обзор» и пр., — что ему отвечать? —
Нет!.. Если б воскрес и сам Ломоносов, то я не выбрал бы его в цензоры,
ибо и он мог бы ошибиться; может быть, грубее Ваксина. Теперь спросим
мы, какое зло приносят книги, писанные дурным слогом? Кто перенимает у
Шаликова? Кто перенимает у Захарова? И кто читает их? — Невежды или те,
которые не читали ничего лучшего, или те, которые не в состоянии читать
лучшего. Я думаю, что свободы Книгопечатания ограничивать никак не должно,
особливо в наше время. Мы запрещаем переводы французских книг, а эти же
самые книги продаются во всех иностранных лавках, начиная от похабного
Аретина до безбожного Гольбака, начиная от «Орлеанской девки» и до «Метафизики»
Д’Аламберта. Конечно, не должно позволять печатание безбожных книг, не
должно позволять переводов декламаций против веры; должно запретить, и
весьма строго, все, что может привести в соблазн молодежь; но должно ли
положить меру продаже иностранных сочинений? Вот в каком случае цензура
должна употребить возможную строгость. Но и это почти невозможно. К чему
послужило б запрещение вывоза? У нас, везде, во всяком доме, найдут сотни
этих же самых книг. Французы сделали великое зло изобретением стереотипов,
ибо Дидот без зазрения совести перепечатал «La pucelle»[14] и пр., ибо эти книги продаются
за безделку везде, во всех лавках. В Риме, в Мадрите и в Вене цензура
славилась своею строгостью: какая же польза? В Риме столько же безбожия
и суеверия, сколько и при Боржиях, в Вене распутство превосходит или,
по крайней мере, не уступает английскому и парижскому, и даже сия излишняя
строгость принесла вред, ибо обратила на себя взоры Германии, и ученые
немцы запутали Берлин, Лейпциг, Лейден и проч., обрадовавшись случаю показать
свой тяжелый аттицизм, и закидали Венское правительство грубыми, но справедливыми
насмешками. Мадрит один устоял, почти невредим; он сохранил нравы. Но
и тут какая польза для народа? Так-то трудно удержать Государство от разврата,
когда соседние народы оным заражены!.. —————————— ЗАМЕЧАНИЯ
Валькирии были у скандинавов и всех северных народов богини вестницы смерти,
послушные Одену. Они во время битвы носились невидимо над войском, вооруженные
мечом, на белом коне воздушного Естества, и избирали жертвы. Храбрых провождали
в Валкаллу, чертоги Оденовы, где уготован им был пир и красавицы. Скальды
воспевали воинам прежнюю их славу. Вот рай совершенно военный! ——————————
Конечно, независимость есть благо, по крайней мере для меня. Есть люди,
которым ничего не стоит торговать своей свободою: эти люди созданы для
света. А я во сто раз счастливее как бываю один, нежели в многолюдном
обществе, особливо, когда я не в духе; тогда и самая малейшая обязанность
для меня тягостна. Человек в пустыне свободен, человек в обществе раб,
бедный еще более раб, нежели богатый. Но иногда богатство — тягостно;
покойный Ш-в тому пример. Кстати, я вспомнил теперь о каком-то чудаке
из «Жилблаза», который хотел быть независим и всегда весел. Он спрятал
свое сокровище в стену и из нее ежедневно брал по червонцу, высчитав вперед,
сколько ему осталось времени жить. —————————— <...> Я всегда плачу, читая «Аталу» и «Paul et Virginie». «Атала» более стихотворна, нежели роман Ст. Пьера. Смерть Аталы прекрасна. Пустыня, безмолвие ночи, священник, читающий молитвы отходные, любовник, наконец, умирающая прелестная дева <...> —————————— <...> Иные удивляются тому, что ученые люди (под этим названием я разумею не тех, которые навьючили память свою словами) бывают рассеянны в обществе: а я удивляюсь тому, как иные из них могут быть примечательны и всегда осторожны в обществе. Человек, который занимается словесностью, имеет во сто раз более мыслей и воспоминаний, нежели политик, например, генерал. ——————————
Я прочитал Монтаня недавно. Вот книга, которую буду перечитывать во всю
мою жизнь! —————————— Боже мой, как скучен Д’Аламберт с академической диалектикой! — Я насилу мог прочитать его философию. Все из головы! — ни одной мысли из сердца! А видно, что честный человек, что желает добра людям и любит их, вопреки матерьализму. Жаль, что он заморозил и высушил себя математикой! — Он писал об музыке, затем что хотел прослыть светским человеком. Лучшее его сочинение есть «Предисловие к Энциклопедии». Я уверен, что если б он жил в средних веках, то был бы схоластиком и ничего более, а Дидерот был бы Кальвином, или Лютером, или папистом, то есть ему надобно б было наделать шуму, жечь других или быть повешену. —————————— Обстоятельства образуют великих людей, а потому великие люди образуют обстоятельства. Это старое! —————————— Отчего Кантемира читаешь с удовольствием? — Оттого, что он пишет о себе. Отчего Шаликова читаешь с досадою? — Оттого, что он пишет о себе. —————————— Я говорил с одним офицером про М.: «Он пишет хорошо стихи». — «И! быть не может!» — отвечал офицер. «Почему же быть не может?» — «Потому что я с ним служил в одном полку!» — Каков ответ? —————————— Поверьте мне, что дарование редко, что его надобно уважать, даже баловать. Что б был Вольтер без Ниноны? Марот без Francois I? —————————— Как легко, как трудно написать книгу! — Напр<имер>, как легко написать грамматику (я не говорю философическую, я не говорю о изобретении или открытии новых истин). Как трудно написать сказку, такую, как, напр<имер>, «Alcibiade» [15]. Как легко написать трактат: о союзах, о упадке государств, о ископаемом царстве, о летучих рыбах, о бобрах, о бумажной фабрике. Как трудно написать песню, такую, как пишет Сегюр. «Быть не может!» — А вот почему. Чтоб написать толстую ученую книгу, вам надобно иметь бумагу, перо и книги. Выбирай и пиши. Чтоб написать умную песню, надобно иметь сердце и ум. Однако ж иные не любят ни певца, ни дарования, а очень любят толстые книги. Я видел людей, которые стояли на коленях перед профессором, сочинителем «Лексикона» (!!!), и те же люди разговаривали с Крыловым как с простяком. <...> О ГОРАЦИИ
Гораций родился в самых счастливейших обстоятельствах для словесности.
Латинский язык, образованный великими писател<ям>и, получил твердое
основание. Высокий Лукреций, сладостный Катулл прославили Италию. Саллустий
уже обнародовал до сего времени маленькую книгу, которая его поставила
наряду с Титом Ливием. Кесарь, удививший сограждан воинскими дарованиями,
очаровал их чистотою слога своего. Одним словом Цицерон, вознесший римское
красноречие на самую высшую степень, украсил прозу возможною ей гармонию.
Гораций, образовавший свой вкус в отечестве, на двадцатилетнем возрасте
учился философии и словесности в Афинах. На двадцать шестом году он был
представлен Меценату Виргилием и Варием, а вскоре и Августу самим Меценатом.
Император дважды его обогащал, но не мог заставить его принять должность
секретаря — ибо он дорожил своей свободою. Дарования и людкость (urbanite),
отличающие сего поэта, не могли бы всегда удержать его на гряде любимца,
когда б он не был исполнен благоразумия. Он жил в таком веке, в
котором осторожность была единою позволительною добродетелью. Он не был
защитником ни одной особенной секты, а пользовался учением и опытностью
всех мудрецов. — Тонкий философ, тонкий придворный, Гораций доказал, что
человек не может быть совершенно счастлив, что сердце наше есть источник
вечных желаний, и всегда новых. Посреди шумного двора Августова, посреди
театра славы своей он, мечтая о уединении, восклицал: «О милый мой деревен<ски>й
домик, убежище мое, когда увижу тебя!» — Он же написал сие глубокое рассуждение,
исполненное чувства: «Счастие не принадлежит богатым исключительно, и
тот, кто от дня своего рождения до последнего часу жизни своей укрывался
от взора человеческого, — и тот не менее достоин сожаления!» —————————— В какой-то книге, которая говорит о материях отвлеченных, метафизических, была приложена картина, весьма остроумная, следующего содержания: Представлен был ребенок, перед ним зеркало. Ребенок, видя в нем свой образ, хочет его обнять. Философ, стоящий вдали, смеется над его ошибкою, а внизу картины надпись, относящаяся к мудрецу: Quid rides? Fabula de te narratur [16]. Расписание
моим сочинениям
——————————
Я знаю одного человека, который ежедневно влюбляется, потому что он празден.
Другой же никогда влюблен не был, потому что ему недосуг. Одного почитают
степенным, а другого — помешанным. Но поставьте первого на место последнего...
Любовь может быть в голове, в сердце и в крови. Головная всех опаснее
и всех холоднее. Это любовь мечтателей, стихотворцев и сумасшедших. Любовь
сердечная реже других. Любовь в крови весьма обыкновенна: это любовь Бюффона.
Но истинная любовь должна быть и в голове, и в сердце, и в крови... Вот
блаженство! — Вот ад! <...> ЭЛЕГИЯ Я заметил, что тот, кто пишет хорошо, рассуждает всегда справедливо о своем искусстве. Если вы хотите научиться, то говорите с часовым мастером о часах, с офицером о солдатах, с крестьянином о землепашестве. Если хотите научиться писать, то читайте правила тех, которые подали примеры в их искусстве. Теперь дело идет не о метафизике, о поэзии, которая есть искусство самое легкое и самое трудное, которое требует прилежания и труда гораздо более, нежели как об этом думают светские люди,
<...> Я уверен в том, что Тасс нередко подражал Петрарку. Вот тому
доказательство: Эрминия, начертывая на вазах имя Танкредово, погружается
в сладкую задумчивость... все вокруг ее безмолвствует, природа разделяет
с ней печаль ее, полуденный зной опаляет долину, козы покоятся под тению
широких ветвей... НЕ УМРЕ, СПИТ ДЕВИЦА Эти слова взяты, конечно, из Евангелия и весьма кстати приложены к девице, которая завяла на утре жизни своей, et rose elle a vecu се que vivent les roses l’espace d’un matin...[17].
Примечания [1]
Русская книга в дореволюционной Сибири: Читательские интересы сибиряков.
– Новосибирск: ГПНТБ СО АН СССР, 1989. – С.3-26.
[3] Перевод с итал.:
[9]
здравый смысл (фр.) |