П.Ф.Подковыркин
________________________________________________________
Летопись личных и творческих взаимоотношений
В.А.Жуковского и К.Н.Батюшкова

<ПЕРВЫЕ ЧИСЛА ЯНВАРЯ 1815>

            Жуковский из <Долбино> в письме к А.И.Тургеневу благодарит его, Блудова и Батюшкова за их замечания на послание Жуковского «Императору Александру»: «К тебе, Блудову и Батюшкову буду писать особенно. Письма ваши все получились. Они придали мне жизни. Славно иметь таких товарищей». (Письма ВАЖ к Тургеневу – С.134)

<5 ЯНВАРЯ  1815>

            Жуковский в письме к С.С.Уварову из Долбино:
            «...Весело быть стихотворцем, имея таких друзей, как Уваров, Тургенев, Блудов и Батюшков. Их критика наслаждение, а выше их одобрения ничего быть не может. Пишу к вам от того так мало, что меня бес попутал писать ответ на замечания Батюшкова стихами. Как ни будь стихи — проза, все надобно более над ними возиться...» (В.А.Жуковский. Письма. Прим. И.А.Бычкова // РА – 1900 – № 9 – С.13).
            Примечание: письмо датировано в «РА» 5 декабря 1815 года, но это очевидно ошибка или опечатка, так как в письме речь идет о послании Жуковского «Ареопагу», которое Жуковский не мог написать и даже начать раньше, чем Батюшков сделал замечания, а Батюшков сделал их только в конце декабря.

10 ЯНВАРЯ 1815

            Батюшков из Петербурга в письме Вяземскому сообщает со слов Дашкова отзывы московских литераторов («лебедей») на послание Жуковского «Императору Александру», такие же отрицательные отзывы петербургских литераторов («гусей»); сообщает, что послание понравилось Нелединскому-Мелецкому и императрице:
            «Дашков здесь. Он сказывал мне, что Жуковско<го> стихи не совершенно понравились нашим Лебедям, и здешние Гуся не будут восхищаться, что нужды! Зато Нелединс<кий> плакал, читая их перед императрицей, которой они очень нравятся. Вот лучшая награда. Ошибки в стихах нашего Балладника примечены могут быть и ребенком, он часто завирается. Но зато! Зато сколько чувства! какие стихи! и кто говорил с таким глубоким чувствам об императоре? Так, любезный друг! Государь наш, конечно, выше Александра Македонского, должен то же сделать, что Александр Древний. Он запретил под смертною казнию изображать лице свое дурным художникам и предоставил сие право исключительно Фидию. Пусть и Государь позволит одному Жуковскому говорить о его подвигах. Все прочие наши одорифмодетели недостойны сего <...> Один хороший стих Жуковского больше приносит пользы словесности, нежели все возможные сатиры» (КНБ – Т.2 – С.318-319).
            В том же письме Батюшков сообщает, что кончил сказку «Домосед и Странствователь» — «пришлю, как скоро будет время» (С.319)

15 - 20 ЯНВАРЯ 1815

            Вяземский из Москвы в письме Батюшкову в Петербург:
            «Что скажешь о сыне Сергея Львовича? — чудо, и все тут. Его «Воспоминания» окружили нам голову с Жуковским».
            (Текст цит. по изд.: Временник Пушкинской комиссии – 1962 –- С.29; датировка по изд.: Кошелев В.А. ...Странствия и страсти – С.201).

<ВТОРАЯ  ПОЛОВИНА ЯНВАРЯ 1815>

            Батюшков из Петербурга в письме Вяземскому пишет в состоянии болезненной депрессии: «Мне кажется, я отроду не писал стихов, а если и писал, то раскаялся. Что в них? Какую пользу принесли они! Кроме твоей дружбы и Жуковского?» (КНБ – Т.2 – С.320)

ФЕВРАЛЬ 1815

            Батюшков в письме из Петербурга Вяземскому: «Что есть у меня в мире дороже друзей! и таких друзей, как ты и Жуковский. Вас желал бы видеть счастливее: тебя благоразумнее, а Жуковского рассудительнее. Я горжусь вашими успехами, они мои; это моя собственность, я был бы счастлив вашим счастием. <...> Посоветуй Жуковскому приехать сюда для собственной его выгоды. Притолкай его в Петербург. Я говорю дело. Но жить ему здесь не надобно. По крайней мере, так я думаю, и он сам согласен». (КНБ – Т.2 – С.321-322).
            В том же письме Батюшков сообщал о том, что скоро пришлет Вяземскому сказку «Странствователь и домосед»: «Пришлю тебе мою сказку «Странствователь и домосед», где я сам над собою смеялся. Стих, и прекрасный «Ум любит странствовать, а сердце жить на месте», стих Дмитриева подал мне мысль эту. И где? В Лондоне, когда, сидя с Севериным на берегах Темзы, мы рассуждали об этой молодости, которая исчезает так быстро и невозвратно. Желаю душевно, чтоб моя сказка тебе понравилась. Это мой первый опыт, и советы нужны. Но я поправлять ее теперь не в силах. Стихи и рифмы наскучили, и им я приписываю мои недостатки и странности ума и сердца моего, от которых хочу исправиться и не могу. Еще повторю? какая мне польза от них существенная? Кроме дружбы вашей! «И дарование имеет свои мучения», — сказал покойный Муравьев весьма справедливо. А я, право настрадался и без дарования. Недавно, еще пересматривая мой список Рифм и слов, я воскликнул, как мой странствователь в Эгипте: «Какие глупости! какие заблужденья»...» (С.322).
            Примечания:
            ...Посоветуй Жуковскому приехать... — Жуковский был, вероятно, в Дерпте. А разве не в Долбино?
            ...«Ум любит странствовать...» —  «строка, сконтаминированная по мотивам басни И.И.Дмитриева «Два голубя» (1795) (примеч. Зорина – С.630).
            ...список Рифм и слов... — Имеется ввиду, вероятно, «вторая Блудовская тетрадь», которая открывается стихотворением «К друзьям» (как затем и «Опыты»), в котором есть такой текст:

<НАЧАЛО — ФЕВРАЛЬ 1815>

            Письмо Жуковского к Батюшкову из Москвы (не сохранилось). Факт существования этого письма восстанавливается по следующим данным, в письме Батюшкова Вяземскому от <второй половины марта>: «От Жуковского я получил письмо» (Т.2 – С.325). Позднее — в августе — Батюшков напишет Жуковскому ответ сразу на три его последних письма, в том числе поблагодарит за «советы из Москвы» (Т.2 – С.347; см. также реконструкцию переписки поэтов далее в Летописи). Возможно именно об этом письме говорилось в письме Жуковского из Долбино к Тургеневу от <первых чисел января> «К тебе, Блудову и Батюшкову буду писать особенно» (Письма ВАЖ к Тургеневу – С.134).
            Жуковский был в Москве вероятно в конце января, о чем свидетельствует письмо Вяземского Батюшкову от 15-20 января, в котором сообщалось, что Вяземский и Жуковский делились впечатлении от «Воспоминаний» А.С.Пушкина (см. выше Летопись).
            О чем было это несохранившееся письмо Жуковского, эти «советы из Москвы»?
            Возможно с этим Письмом Жуковский переслал Батюшкову свой стихотворный ответ на замечания Батюшкова — «Ареопагу».
            Рассуждения и «советы» Жуковского позволили Батюшкову назвать его «рыцарем на поле нравственности и словесности» (С.325)
            Скорее всего «советы из Москвы» означают вот что: отвечая на три письма Жуковского сразу в августе 1815 года, Батюшков восклицает — «И мне советуешь броситься в море Поэзии!..» (С.346). Жуковский сообщил Батюшкову о том, что «вздумал издавать свои сочинения» и советовал и Батюшкову «броситься в море Поэзии».

МАРТ 1815

            В «Вестнике Европы» (1815 – № 5 и 6 – март – С.27) напечатано стихотворение «Теон и Эсхин» Жуковского (под названием «Теон и Есхин»).
            Черновая рукопись в собрании автографов И.Н.Розанова. В ГПБ (Б № 78 – л.41) — наброски плана «Теона и Эсхина». П.Ефремов (С, IX, т.1, стр. 526)  приводит первоначальный вариант, озаглавленный «Теон и Пилад», написанный другим размером:

            Примечания Ц.С.Вольпе приводятся по изд.: Жуковский В.А. Стихотворения. Т. II. – Л., 1940 – С. 505. Первоначальный вариант  («Теон и Пилад») см. на стр. 459.
            Далее Ц.С.Вольпе пишет:
             «П.А.Плетнев писал 20 октября 1843 года Я.К.Гроту: «Теон и Эсхин, если не из Шиллера, то из другого какого-нибудь немецкого поэта, не помню» («Переписка», т.2, стр. 134) Однако источник этого стихотворения не обнаружен. Вероятнее, что стихотворение — самостоятельный пересказ общих формул сентиментально-дидактической поэзии. Формулы эти у Жуковского сочетаются с фразеологией классицизма (античные имена героев и обстановка действия). Критика рассматривала «Теона и Эсхина» как программное для Жуковского стихотворение, в котором выражены основные формулы его мировоззрения: мистико-романтическая философия дружбы, любви и воспоминания».

<ВТОРАЯ ПОЛОВИНА MАРTA 1815>

            Батюшков в письме из Петербурга Вяземскому:
            «От Жуковского я получил письмо. Я называю его — угадай как? Рыцарем на поле нравственности и словесности. Он выше всего, что написал до сего времени, и душой и умом. Это подает мне надежду, что он напишет со временем что-нибудь совершенное. В последней пиесе «Ахилл» стихи прелестны, но с первой строки до последней он оскорбил правила здравого вкуса и из Ахилла сделал Фингала. Это наш Рубенс. Он пишет ангелов в немецких париках. Скажи ему это от меня». (КНБ – Т.2 – С.325).
            В том же письме: «На днях будет готова книга покойного Муравьева: я перепечатал «Обитателя предвестия» и собрал «Эмилиевы письма» ...»  (С.325)

ПЕТЕРБУРГ. 1815

            Батюшков подарил Жуковскому книгу М.Н.Муравьева «Обитатель предместия и Эмилиевы письма» (СПб., 1815) со статьей Батюшкова «Письмо о сочинениях Г.Муравьева». На заглавном листе остатки дарственной надписи: «От Ахилла, 1815. Петерб» (См. Лобанов В.В. Описание – С. ; Жилякова Э.М. В.А.Жуковский и М.Н.Муравьев // БЖТ –  Ч.1 – С.52).

<25 МАРТА 1815>

            Батюшков посылает Вяземскому «Странствователя и Домоседа», просит не удивляться этим стихам, показать их «обществу», сделать замечания, не печатать без разрешения Батюшкова, не критиковать плана, вернуть экземпляр. И там же: «Жуковского я ожидаю с нетерпением. Он в Дерпте» (Т.2 – С.327)

3 МАЯ 1815

            Батюшков в письме из Хантоново в Петербург к Гнедичу спрашивает: «Приехал ли к вам многообещанный Жуковский? Обними его за меня». (Т.2 – С.329).

3–4 МАЯ 1815

            Жуковский из Дерпта приезжает в Петербург?

20 МАЯ <1815>

            Батюшков получил от Гнедича из Петербурга письмо, в котором сообщалось, что Жуковский приехал в Петербург «и надолго».
            Это письмо не сохранилось и восстанавливается по ответному письму Батюшкова Гнедичу: «Письмо твое от 20 мая получил <...>. Радуюсь, что Жуковский у вас, и надолго». (Т.2 – С.336)

<1815>

            Стихотворение Вяземского «Весеннее утро» напечатано в «Амфионе» за 1815 год № 10-11. В автографе стихотворения есть правка Жуковского и его помета в конце: «Превосходная пьеса á la Batuschkow. (Cм. прим. К.А.Кумпана в изд.: Вяземский П.А. Стихотворения – Л., 1986 – С.452).

21 МАЯ 1815

            Батюшков из Хантоново просит в письме к Е.Ф.Муравьевой в Петербург выяснить у Жуковского судьбу рукописей М.Н.Муравьева, которые Жуковский несколько лет назад взял для подготовки их к изданию: «Бога ради, пошлите за Жуковским и допросите его, что сделал он с бумагами. Если по первому зову не явится (он на это мастер, я знаю), в таком случае пошлите ему это письмо для улики. Оно, как фурия, пробудит спящую в нем совесть и лишит его сна и аппетита. Шутки в сторону, я его извинять более не могу за леность и беспечность насчет издания. Как литератор, он виноват; как человек, которому Вы доверяли по одному уважению к его дарованиям и редкой его душе, он виноват еще более». (КНБ – Т.2 – С.331)

<НАЧАЛО ИЮНЯ 1815>

            Батюшков в письме из Хантоново к Гнедичу в Петербург:
            «Радуюсь, что Жуковский у вас, и надолго. Его дарование и его характер — не ходячая монета в обществе. Он скоро наскучит, а я ему еще скорее, и пыльные булевары, и ваши словесники, и ладан хвалебный. Познакомься с ним потеснее: верь, что его ум и душа — сокровище в нашем веке. Я повторяю не то, что слышал, а то, что испытал. Проси его, чтобы он ко мне написал несколько строк на досуге. Я имею нужду в твоей дружбе, в его дружбе. Вот мои единственные сокровища, что мне оставила фортуна!» (КНБ – Т.2 – С.336)

<ИЮНЬ – ИЮЛЬ 1815>

            Короткое письмо (записка) Жуковского из Петербурга к Батюшкову — не сохранилось.
            Факт существования этой записки восстанавливается по письму Батюшкова к Жуковскому от августа 1815 года, где он благодарит Жуковского «за несколько строк твоих из Петербурга» (КНБ – Т.2 – С.347). См. также просьбу Батюшкова Гнедичу: «Проси его [Жуковского], чтобы он ко мне написал несколько строк на досуге» (КНБ – Т.2 – С.336), а также письмо к Е.Ф.Муравьевой от 21 мая.
            Содержанием короткого письма Жуковского возможно было сообщение о ходе работы Жуковского над изданием сочинений M.H.Mypaвьева — в ответ на это Батюшков напишет: «Кончи Муравьева издание и покажи мне часть стихов» (КНБ – Т.2 – С.348).

<14 ИЮЛЯ 1815>

            Письмо Жуковского из Петербурга к Батюшкову в Каменец — не сохранилось.
            Факт существования этого письма восстанавливается по письму Батюшкова к Муравьевой от <второй половины> августа 1815 г., в котором он благодарит за присланною ему с письмом Муравьевой от 14 июля письмо Жуковского: «...отвечаю вам на письмо ваше от 14-го июля <...> Благодарю за письмо Жуковского» (КНБ – Т.2 – С.349-350). Однако по этим сведениям можно лишь предполагать факт письма.
            Несколько добавляет вероятности письмо Батюшкова Жуковскому от августа <1815> года из Каменца, в котором Батюшков благодарит Жуковского за «несколько строк твоих из Петербурга и за твои советы из Москвы и Петербурга» (КНБ – Т.2 – С.347). Но эти свидетельства тоже неоднозначны: то ли имеется в виду три письма, то ли два, не ясно имеет ли к этому отношение то письмо от Жуковского, за которое Батюшков благодарил Муравьеву. Ясно одно — в первой половине года и летом Батюшков получал от Жуковского как минимум два письма, на которые Батюшков ответит своим письмом от августа из Каменца.
            Содержание несохранившихся писем Жуковского см. выше (реконструкция переписки):
            Жуковский сообщил, что «вздумал издавать свои сочинения» (КНБ – Т.2 – С.347).
            Советовал Батюшкову «броситься в море Поэзии» (КНБ – Т.2 – С.347).
            Сообщил о ходе своей работы над изданием сочинений Муравьева (КНБ – Т.2 – С.348).
            Писал Батюшкову о горестных событиях последнего времени. («Ты много испытал, как я <...> вижу из твоих писем», КНБ – Т.2 – С.347).

ИЮЛЬ – АВГУСТ. 1815

            В № 6 «Амфиона» напечатана сказка Батюшкова «Странствователь и Домосед» (С.75-91). Сказку, еще не готовую к печати, не исправленную (КНБ – Т.2 – С.348) напечатал Мерзляков.
            Текст «Странствователя и домоседа» цитируется по изданию: Батюшков К.Н. Опыты в стихах и прозе / Изд. подг. И.М.Семенко – М.: «Наука», 1977 – С.308-319.
            Текст ранней редакции отличается от текста, опубликованного в «Опытах…»

<ВТОРАЯ ПОЛОВИНА> АВГУСТА 1815

            Батюшков из Каменца отвечает Е.Ф.Муравьевой на ее письмо от 14 июля: «Благодарю за письмо Жуковского: и к нему писать буду» (КНБ – Т.2. – С.351)

АВГУСТ  1815

            Письмо Батюшкова из Каменца-Подольского к Жуковскому в Петербург.
            Благодарит за  три (?) последние письма Жуковского: «за несколько строк твоих из Петербурга и за твои советы из Москвы и Петербурга» (КНБ – Т.2. – С.347)
            Заверяет в неизменности своей дружбы.
            Отвечает на известие, возможно, самого Жуковского в утраченных письмах, о начале работы Жуковского над изданием своих стихотворений.
            Отвечает на совет Жуковского заняться поэзией, сообщает что увлечен прозой.
            Сообщает, что Воейков решил поместить прозу Батюшкова в готовившемся им Собрании образцовых русских сочинений и переводов в прозе», просит совета Жуковского, что лучше напечатать. (Прим.: в VI части «Собрания» была напечатана батюшковская «Картина Финляндии»). Передает благодарность Воейкову «за приятное воспоминание о Батюшкове» (С. 348).
            Просит Жуковского показать стихи Муравьева, которые Жуковский в то время готовил к изданию.
            Просит Жуковского сделать замечания на стихи Батюшкова в тетради  Блудова.

К.Н.Батюшков — В.А.Жуковскому

Августа, числа не знаю <1815.> Каменец-Подольский

            Благодарю тебя, милый друг, за несколько строк твоих из Петербурга и за твои советы из Москвы и Петербурга. Дружба твоя — для меня сокровище, особливо с некоторых пор. Я не сливаю поэта с другом. Ты будешь совершенный поэт, если твои дарования возвысятся до степени души твоей, доброй и прекрасной, и которая блистает в твоих стихах: вот почему я их перечитываю всегда с новым и живым удовольствием, даже и теперь, когда поэзия утратила для меня всю прелесть. Радуюсь душевно, что вздумал издавать свои сочинения: ты обогатишь Парнас и друзей. Ты много испытал, как я слышу и вижу из твоих писем, но все еще любишь славу, и люби ее! И мне советуешь броситься в море Поэзии!.. Я уверен, что ты говоришь от сердца, и вот почему скажу тебе, милый друг, что обстоятельства и несколько лет огорчений потушили во мне страсть и жажду стихов. Может быть придут счастливейшие времена; тогда, я буду писать, а в ожидании их читать твои прелестные стихи, читать, и перечитывать, и твердить их наизусть. Теперь я по горло в прозе. Воображение побледнело, но не сердце, к счастию, и я этому радуюсь. Оно еще способнее, нежели прежде, любить друзей и чувствовать все великое, изящное. Страдания его не убьют, милый друг, а надежда быть тебя достойным даст ему силу. Вот все, что я скажу о себе. Когда-нибудь, в сладостных поверениях дружбы, в тихом углу твоем (в Москве или Петербурге, где случится), ты узнаешь более. Но когда же будет это свидание дружбы! Тусклая надежда! Кстати о прозе напечатанной: Костогоров показывал мне программу издания прозы Воейкова. Профессор дерптский, за неимением лучшего, вписал мои безделки, безделки по совести, и которые не стоят быть помещены в издании его, под громким титулом: «Образцовых сочинений»!!! Я их перечитал и в этом уверился. Но если он заупрямится их оставить, то напиши ко мне, что ты хочешь напечатать в прозе: я пришлю исправленные списки, и особенно «Финляндии». Все сделаю, что могу, в угоду великолепному дерптскому профессору, который ни в каком месте не забывает своих друзей. Поблагодари его за приятное воспоминание о Батюшкове и спроси, как я хохотал в Москве, читая: «Сердце наше — кладезь мрачный», и наконец: «Крокодил на дне лежит». Скажи ему, что я … на Парнасе с ним рассчитаюсь, но люблю его по-прежнему и не за что сердиться! Есть за что сердиться на Дашкова, который не довольно уважал меня и потому не показал мне эту штуку. Теперь о деле. Кончи Муравьева издание и покажи мне часть стихов. Я желал бы, чтобы напечатали только достойное Михаила Никитича и издателя. И есть что! Но это золото не для нашей публики: она еще слишком молода и не может чувствовать всю прелесть красноречия и прекрасной души. Упрямое молчание об этих книгах наших журналистов не делает чести ни вкусу их, ни уму; я прибавлю: нижé сердцу, ибо все были обязаны менее или более покойному Муравьеву, который не имеет нужды в их похвале. После Муравьева о себе говорить позволено с другом. Я желал бы, чтобы Жуковский заглянул в список моих стихов у Блудова и с ним заметил то, что стоит печатания, и то, что предать огню-истребителю. У меня Брутово сердце для стихотворных детей моих: или слава, или смерть! Ты смеешься, милый друг? Но прости этому припадку честолюбия и согласись заметить кое-что, и притом скажи мне, как думаешь о моей повести: «Странствователь и Домосед», которую у меня Мерзляков подцепил в Москве, напечатал, не дождавшись моих поправок... Скажи хоть слово: писать ли мне сказки или не писать! Теперь я ничего не пишу, но вперед? Ожидая твоего разрешения, обнимаю тебя, и Тургенева, и Блудова, которые меня забыли. Я их не забуду, вопреки им, особливо последнего. Весь твой окаменелый житель Каменца.
            <Приписка Герке>: Si vous vous ressouvenez d’une de vos anciennes connaissances Goerké, il saisit ce moment pour se rappeler à votre souvenir. Vous voyez, que pour faire pervenir son hommage à un éléve d’Apollon, il a assez de modestie pour se mettre sous les auspices d’un de ses dignes confréres. Adieu! *
            <Приписка Батюшкова>: Видишь ли, как пишут у нас в Каменце? Право, хоть куда!
            <Приписка Герке>: Le segnneur de Батюшков a un accés de misanthropie **: чтоб всем было известно. Если увидите Александра Ивановича Тургенева, то прошу засвидетельствовать ему мое почтение и сказать ему, что как я вместе живу с Константином Николаевичем, то нельзя, чтоб я не сделался пиитом и оратором.
            <Приписка Батюшкова>: NB. Оратор — от слова орать, кричать (смотри 367 стр. Словаря Росс. Академии).»
            Перевод:
            * Если вы вспомните своего старинного знакомца Герке, он пользуется случаем возобновить в вас это воспоминание. Вы видите, что, дабы выразить почтение питомцу Аполлона, я имею скромность прибегнуть к покровительству одного из его достойных собратов. Прощайте! (фр.)
            ** Подвержен приступу мизантропии (фр.)
            Цит. по изд. КНБ – Т.2 – С.347-349

1815 ?

            Жуковский в письме к А.П.Киреевской высказывает свое мнение о «Странствователе и домоседе» Батюшкова: «Прекрасная повесть... писанная слогом прелестным, хотя немного длинная». (Уткинский сборник. Вып.1. М.,1904. С.13)

11  АВГУСТА 1815

            Батюшков в письме из Каменца-Подольского к Гнедичу в Петербург просит его прочитать и поправить перед публикацией сказку «Странствователь и Домосед» вместе с Жуковским:
            «Благодарю Греча. Пусть он печатает мою сказку, но внизу поставит N.N. Перечитай ее сперва с Жуковским, и поправьте, бога ради, что хотите». (Т.2. С.345)
            Прим.: Батюшков решил напечатать сказку в «СО», но она там не появилась.

23  СЕНТЯБРЯ  1815

            В Петербурге в Малом театре состоялась премьера комедии А.Шаховского «Урок кокеткам, или Липецкие воды».

11  НОЯБРЯ <1815>

            Батюшков из Каменца-Подольского пишет Вяземскому: «Ни Дашков, ни Гнедич, ни Жуковск<ий> никто ко мне не пишет из Петербурга; и я думаю, это Заговор молчания. Но бог с ними. Из журнала я увидел, что Шах<овской> написал комедию и в ней напал на Жук<овского>. Это меня не удивило, Жуковский не дюжинный, и его без лаю не пропустят к славе <...> Я маленький Исоп посреди маститых кедров: прильну к земле, и буря мимо.<…> Время сгложет его [Шаховского] желчь, а имена Озерова и Жуковского и Карамзина останутся <…> Радуюсь, что удален случайно от поприща успехов и страстей, и страшусь за Жуков<ского>. Это все его тронет: он не каменный. Даже излишнее усердие друзей может быть вредно. Опасаюсь этого. Заклинай его именем его Гения переносить равнодушно насмешки и хлопанье и быть совершенно выше своих современников. Le Nil a vu sur ses rivages [Нил видел на своих берегах]. Вот что ему повторять надобно. Он печатает свои стихи. Радуюсь этому и не радуюсь. Лучше бы подождать, исправить, кое-что выкинуть: у него многою лишнего. Радуюсь: прекрасные стихи лучший ответ Митрофану Шутовскому». (С.356-357).
            Прим.:
            1. Батюшков читал («СО» – 1815 – № 40) статью Дашкова «Письмо новейшему Аристофану»
            2. Французская цитата откуда?

<НОЯБРЬ–ДЕКАБРЬ 1815>

            Письмо Жуковского к Батюшкову (не сохранилось). На его су-шествование указывают следующие факты: в письме Вяземскому от 11 ноября  Батюшков сообщает, что от Жуковского нет писем (С.356), а в середине декабря благодарит Жуковского за письмо, «унизанное столь мелкими буквами, что я с трудом, его перечитываю» (С.362). По ответному письму Батюшкова (С.362-365) частично восстанавливается содержание письма Жуковского.
            Письмо Жуковского откровенно — «сердечное излияние» (С.362).
            Жуковский высказывает свои взгляды на поэзию, на природу поэтического дара, называя его (?) «огнем Весталок» (С.363).
            Сообщает о своих делах в Петербурге (Там же), вероятно о работе над изданием второго тома своих «Стихотворений».
            Предлагает Батюшкову «сопутствовать» ему в поездке в Тавриду через Киев» (Там же; см. также Письма Жуковского в 7-м изд. Т.6. С.397)
            На предположения Батюшкова, что он потерял рукописи Муравьева и не готовит издание сочинений Муравьева отвечает вопросам: «Как можно лгать?» /Гам же/. Сообщает, что сочинения Муравьева не затеряны»,  сообщает свой план издания Муравьева - «намерения» и «порядок материй». Предлагает поместить в этом издании «Письмо к И .М .Муравьеву-Апостолу о сочинениях М.Н.Муравьева» Батюшкова.
            Обстоятельно рассказывает Батюшкову «шум» вокруг комедии Шаховского, сообщает, что спародирован не только сам Жуковский, но и его друзья, что у них есть общество — «Арзамас», в которое принят и Батюшков под именем «Ахиллеса», сообщает арзамасские имена других членов общества. О том, что общество будет иметь свое издательское направление? Призывает Батюшкова участвовать в этом (С.364).
             Возможно в этом же письме сообщает со слов А.И.Тургенева, что Батюшков переведен в гвардию, но его просьбу об отставке Тургенев хочет остановить (?). См. письмо Батюшкова к Тургеневу от середины января 1816: «несколько строчек в письме Жуковского меня до смерти перепугали» и далее (Т.2. – С.370).

<СЕРЕДИНА ДЕКАБРЯ 1815>

            Батюшков пишет письмо Жуковскому.
            Благодарит за письмо Жуковского (не сохранилось), за откровенность и доверие. Заверяет — «по чувствам ты мне родной». Соглашается с точкой зрения Жуковского на природу поэзии: «Большая часть людей принимают за Поэзию рифмы, а не чувство, слова, а не образы». Советует следовать примеру Карамзина, т.е. взяться за одно большое литературное дело. Сообщает своё настроение — отказался бы «от муз, если бы в них не находил ещё некоторого утешения от душевной тоски». Причина такого настроения — одиночество, множество огорчений, скитания: «Что же тут остаётся для поэзии..?» Сообщает о своём решении уйти в отставку и приехать в Москву, куда зовёт Жуковского. Соглашается с «намерениями» и планом по изданию Жуковским сочинений Муравьёва. Советует посвятить издание Государю. Предлагает свою помощь в редактировании стихов Муравьёва. Предлагает напечатать несколько писем Муравьёва. Просит почитать и сделать замечания на рукописный сборник стихов Батюшкова («блудовская тетрадь»?), который он думает «когда-нибудь» напечатать. Рассуждает об особенностях своей работы над текстами — «Я слишком много переправляю» и т.д. Пишет, что только из письма Жуковского узнал обстоятельства «шума» вокруг комедии Шаховского, узнал главный объект осмеяния — «Арзамас». Сообщает, что арзамасское прозвище понравилось. Реестр прозаических опытов, обещает прислать для издания 7 произведений. Обсуждает подробности издания его прозаических опытов в «Собрании» прозы, изданном Воейковым. Посылает в письме два текста «Надписи к портрету графа Сен-Приеста» и спрашивает, какой лучше. Передаёт «поклон» арзамассцам. О Шаховском и «Беседе». Спрашивает мнения Жуковского о «Странствователе и домоседе». «Хочу написать другую». О перемене в характере. Совет познакомиться с сыном Муравьёва. Надеется встретиться с Жуковским в Москве.

К.Н.Батюшков — В.А.Жуковскому

<Середина декабря 1815 г.> Каменец

            Благодарю тебя, милый друг, за письмо твое, унизанное столь мелкими буквами, что я с трудом его перечитываю. Верь мне, что по чувствам ты мне родной, если не по таланту, что я достоин сего сердечного излияния, сей откровенности, которая дышит в твоем письме. Во всем согласен с тобою насчет поэзии. Мы смотрим на нее с надлежащей точки, о которой толпа и понятия не имеет. Большая часть людей принимают за поэзию рифмы, а не чувство, слова, а не образы. Бог с нею! Но, милый друг, если ты имеешь дарование небесное, то дорого заплатишь за него, и дороже еще, если не сделаешь того, что Карамзин; он избрал себе одно занятие, одно поприще, куда уходит от страстей и огорчений: тайная земля для профанов, истинное убежище для души чувствительной. Последуй его примеру. Ты имеешь талант редкий; избери же землю, достойную его, и приготовь для будущего новую пищу сердцу и уму новую славу и новое сладострастие любимцам прекрасного. Что до меня касается, милый друг, то я готов бы отказаться вовсе от муз, если бы в них не находил еще некоторого утешения от душевной тоски. Четыре года шатаюсь по свету, живу один с собою, ибо с кем мне меняться чувствами? Ничего не желав, кроме довольствия и спокойствия, но последнего не найду, конечно. Испытал множество огорчений и износил душу до времени. Что же тут остается для поэзии, милый друг? Весьма мало! Слабый луч того огня, который ты называешь в письме своем огнем весталок; но мы его не потушим! Я подал просьбу в отставку: еду в Москву и пробуду там — долго ль, коротко ль, не знаю. Желаю с тобой увидеться на старых пепелищах, которые я люблю, как святыни. Кончи свои дела и приезжай туда. Гранитные берега Невы не должны удерживать тебя. Что же касается твоих планов в Тавриду через Киев, если это не мечтание, а твердое намерение, но я желаю тебе успеха, но тебе сопутствовать не могу. Судьба велит иначе. «Как можно лгать?»  ты пишешь. Верю тебе и радуюсь, что Муравьева сочинения не затеряны. Нахожу твое намерение прекрасным и порядок материй; не поленись, милый друг, сделай маленькое предисловие, а мое письмо, если находишь его достойным, в конец книги. Советовал бы тебе посвятить все издание государю или испросить позволение его напечатать; но это сделай от своего имени, переговоря с Катериной Федоровной. Для стихов я мог бы быть полезен: я поправляю или, лучше сказать, угадываю мысли Михаила Никитича довольно удачно. А в рукописи надобно многое переменить и лучше печатать одно хорошее, достойное его и тебя, нежели все без разбору. Несколько писем, неподражаемых памятников лучшего сердца и прекраснейшей души, которая когда-либо посещала эту грязь, которую мы называем землею, несколько писем не будут лишними. Все это для людей истинно образованных, не для черни читателей. Сочинения Муравьева, конечно, бы могли сиять и во французской словесности: мы слишком молоды для такого рода чтения. Но со временем будет иначе. Пересмотри и мое маранье в жертву дружеству. Оно у Блудова переписано. Пересмотри с ним наедине и заметь, что надобно выбросить. Когда-нибудь (в лучшие дни) я это напечатаю. Переправлять не буду, кроме глупостей, если найдутся. Я слишком много переправляю. Это мой порок иди добродетель? Говорят, что дарование изобретает, ум поправляет: если это правда, то у меня более ума, нежели дарования, следственно, и писать не надобно. Кстати, об уме. Что у вас за шум? До твоего письма я ничего не знал обстоятельно. Пушкин и Асмодей писали ко мне, что Аристофан написал «Липецкие воды» и тебя преобразил в Фиялкина. Пушкин говорит мне, что он вооружается эпиграммами. Прежде сего читал в «Сыне Отечества» «Письмо к Аристофану» и тотчас по слогу отгадал сочинителя. Вот все, что я знал. Теперь узнаю, что Аристофан вывел на сцену тебя и друзей, что у вас есть общество, и я пожалован в Ахиллесы. Горжусь названием, но Ахилл пребудет бездействен на чермных и черных кораблях:

В печали бо погиб и дух его и крепость.

            Нет! Ахилл пришлет вам свои маранья в прозе, для издания, из Москвы.  Вот им реестр: 1) Нечто о морали и религии. 2) Италиянские стихотворцы: Ариост, Тасс и Петрарка. 3) Путешествие в Сире. 4) Воспоминания словесности и отрывок о Ломоносове. 5) Две аллегории, 6) Искательный — характер. 7) О лучших качествах сердца. Это все было намарано мною здесь от скуки, без книг и пособий; но может быть, оттого и мысли покажутся вам свежее. Пришлю все с удовольствием, но только марайте что не понравится.
            Костогоров показывал мне реестр книгам образцовым; в них поместил ты, опустошитель, мою «Финляндию» и «Похвальное слово сну»: не печатай их, покуда я не вышлю исправленные: у меня есть список, но я хочу перечитать это в Москве. Имени под прозою не подписывай: довольно с меня грехов стихословных.
            Граф Сен-При, здешний губернатор, просил меня сделать надпись к портрету его брата, убитого во Франции. Вот она. Напечатай ее в стихах, если понравится. Этот герой достоин лучшей эпитафии. Истинный герой, христианин, которого я знал и любил издавна!

            Или:

            Как лучше? Спроси у Кассандры и у других имреков. Поклон арзамасцам от старого гуся. Союзник нам — время: оно сгложет Аристофана с его драматургией. Не видал его «Вод», не знаю его «Абуфара»; но если они похожи на некоторые другие штучки родителя, то не о чем много хлопотать. До сих пор, кроме водевиля «Казака», я ничего хорошего не знаю, а написано много. Ожидаю еще поэму «Гаральд Храбрый» и нового облегчения комедиями, операми, опереттами, драмами, водевилями; все вместе прочитаю одним духом. Что делает Беседа? Я люблю ее как душу, аки бы сам себя. Прости, милый друг, обнимаю тебя от всей души, от всего сердца и до свиданья в Москве. К.Б.
            Вяземский-Асмодей уверил меня, что сказка моя никуда не годится. Кто прав, кто виноват? Хочу написать другую и пришлю к вам, если обстоятельства будут повеселее. Я здесь чуть не умер с тоски и от лихорадки весьма продолжительной; хочу отправиться на Липецкие воды за бессмертием. Не думайте, чтоб это была шутка. Мой характер очень переменился: я сделался задумчив, безмолвен, тих до глупости и даже беспечен, чего со мною никогда не бывало: надобно лечиться.
            Познакомься покороче с Муравьевым, с редким человеком: он живой портрет отца своего во многих отношениях, по сердцу и уму. Жаль, если его страсть к науке погаснет в службе: мы еще потеряем человека! Но это между нами.