Романтическое состязание К.Н.Батюшкова и В.А.Жуковского

Существует читательская традиция, перешедшая в критику и литературоведение, — традиция сравнивать Батюшкова и Жуковского. Устойчивое существование традиции само по себе говорит о том, что для этого были и есть основания в самом творчестве поэтов: это их «поэтическая переписка», переводы одних и тех же образцов, произведения, по разным признакам воспринимаемые в паре, схожие замыслы и т.д. Эти пары произведений и замыслов укладываются в концепцию сотрудничества поэтов, которая имеет еще целый ряд аргументов и, в целом, подтверждается фактом личной дружбы поэтов. Однако остается неясным, почему традиционно сравниваются именно Батюшков и Жуковский, а не, например, Жуковский и Вяземский или Батюшков и Гнедич, отношения которых также были сотрудничеством. Видимо, отношения Батюшкова и Жуковского были сложнее и своеобразнее обычного творческого содружества, что и породило названную традицию.

Это принципиальное своеобразие их отношений, сущность и историко-литературное значение феномена их совместного восприятия — вот общий облик проблемы. Чтобы сформулировать ее четче, следует определить конкретный предмет изучения и найти адекватную ему методологию.

Концепция «сотрудничества» имеет целую систему исключений и оговорок. Так, по поводу пародии Батюшкова на «Певца во стане русских воинов» Жуковского, говорится о временном «похолодании» в их отношениях, чему других подтверждений нет. Или — как парадокс выглядит известная «неприязнь» Батюшкова к жанру баллады, которая не только не «отлучила» Батюшкова от романтизма, но и не мешала творческому содружеству с Жуковским, столь пристрастным к балладе. Недавние находки и публикации, исследования Р.В.Иезутовой, С.А.Кибальника, В.А.Кошелева, A.С.Янушкевича и др. дали ещё ряд таких исключений. Выяснилось, например, что между Батюшковым и Жуковским существовал спор об этическом идеале. Этапы этого спора прослеживаются с самого начала их знакомства (1810 г.?) и, по меньшей мере, до 1815 г. Развивался и предмет спора: обнаружились расхождения во взглядах поэтов на способы участия в литературной борьбе, в понимании роли поэта и поэзии, в других вопросах. В результате, стало очевидным глубокое и растущее различие в поэтике, эстетике, мировоззрении поэтов, остававшихся при этом неизменно друзьями и «союзниками». Такой тип отношений правильнее будет назвать соперничеством.

Соперничество Батюшкова и Жуковского принципиально отличается от поэтических состязаний ХVIII века. Прежде всего, это не разовые состязания «по поводу», а концептуальное соперничество, пронизывающее всю художественную систему поэтов. Далее — в соперничество вовлечено не только их литературное творчество, но и реальная биография. Поэты следовали своим декларациям «Жизнь и Поэзия — одно», «живи, как пишешь, пиши, как живешь»; исходом состязания должна была стать сама жизнь, судьба поэтов. Наконец, их состязание не было анонимным и разворачивалось на глазах у читающей публики, читатель видел не только поэтическую его сторону, но и реальную биографическую — как в силу культурной особенности той эпохи, так и в силу нарастающей автобиографичности произведений поэтов-соперников.

Такая гипотеза не кажется слишком невероятной. Батюшков в 1808 состязался с Гнедичем в переводах, Жуковский — в 1816 г. с Катениным. Самый дух состязательности пронизывал всю жизнь той эпохи, воплощаясь в дуэлях, карточных играх, «переглядках» и мн. др. До 1830-х гг. сохранялись и литературные состязания, из которых наиболее известны: 1828 и 1832 гг. между Пушкиным и Катениным (Тынянов Ю.Н. Архаисты и Пушкин – С.73-85), 1831 г. между Жуковских, Пушкиным и Гоголем. Изучить соперничество как культурный феномен первой трети XIX в. — задача культурологии. Нам же предстоит изучать проблему историко-литературную, которую можно определить как романтическое состязание Батюшкова и Жуковского.

Формулировка проблемы предполагает изучение на равных правах и художественных произведений поэтов, и фактов их литературно-бытового поведения (совместное чтение, взаимное редактирование и т.п.) и фактов «чисто» биографических (участие Батюшкова в военных походах и отношение к этому Жуковского, придворные обязанности Жуковского и отношение к ним Батюшкова). Такой сложный, многослойный предмет исследования таит опасность выйти за пределы науки о литературе. Нам бы хотелось сохранить именно историко-литературную специфику проблемы, а это зависит от выбора методологии. (См. "Летопись личных и творческих взаимоотношений Батюшкова и Жуковского" Материалы монографии)

Методологическая трудность проблемы заключается в том, что предмет исследования расположен, во-первых, на пересечении двух художественных систем и, во-вторых, на грани поэтического творчества и реальной действительности. Решение видится в том, чтобы найти ключевую категорию, преодолевающую «во-первых» и «во-вторых», и на ее основе достроить весь методологический аппарат. Ключевой может стать категория «читатель» — ее диктует сам материал исследования. Именно читательское восприятие породило традицию сравнивать Батюшкова и Жуковского, сделало их соперничество фактом литературы, а не личных взаимоотношений. Любой «ответный ход» в состязании неизбежно начинался с читательского восприятия одним из поэтов-соперников произведений другого. Именно читатель был судьей поэтов, решал исход состязания. В какой-то момент этот фактор бил эстетически осознан, что воплотилось в борьбе за читателя. Его предполагаемая точка зрения стала проникать в художественный мир произведений, что вызвало такие изменения в поэтике Батюшкова и Жуковского, масштаб и историко-литературное значение которых не оценены до сих пор. Категория «читатель» преодолевает обе методологические трудности. Мы получаем возможность сравнительного изучения двух художественных систем — они взаимодействуют не сами по себе, а в сознании читателя, причем читательская реакция во многом определяет и развитие этого взаимодействия, «следующий шаг» состязания. Категория «читатель», который является и участником реальной жизни и соучастником автора в создании произведения, позволяет увидеть «обмен веществ» в едином организме поэзии и жизни, иными словами дает возможность изучать взаимодействие реальных судеб поэтов и их творчества. Все это тем более ценно, что оставляет работу в пределах литературоведческой проблематики и не ограничивает в вопросах, например, психологии состязания или социологических аспектов творчества (литературной репутации).

Структура методологического аппарата в целом оформится лишь в ходе работы в зависимости от характера накапливаемого материала. Пока можно говорить лишь о плане работы, об ее основных направлениях. Их два:

1. Предыстория, замысел, содержание, этапы развития и итоги состязания Батюшкова и Жуковского:

– история личного знакомства как биографическая параллель поэтического соперничества;

– читательское восприятие творчества Батюшкова и Жуковского и его роль в развитии, состязания;

– сравнительное исследование поэтики Батюшкова и Жуковского (пары произведении, сборники; стихи и проза; жанровые лакуны; читатель в поэтике; др.)

2. Соперничество Батюшкова и Жуковского в типологическом ряду сходных явлений истории литературы (поэтических состязаний ХVIII в., литературных полемик 1800-1810 гг., состязаний в европейской романтической литературе).

Общий пафос работы связан с проблемами национальных истоков и типологии русской романтической литературы.

Творческое взаимодействие Батюшкова и Жуковского как научная проблема было осознано давно, но до сих пор не стало темой специального исследования. Тем более следует объяснить наше к ней обращение.

Предмет исследования — поэзия и судьба двух поэтов — методологически труден и стал доступен для изучения совсем недавно, что связано с глубокими переменами в читательской среде и нашей науке. Открытие А.Н.Веселовским исторической поэтики стало возможным благодаря такому пониманию литературного процесса, когда его единицей оказалась совокупность всех произведений автора, имя и биография которого было эстетически завершающим фактором (отсюда тенденция у изданию полных собраний сочинений). Но Веселовский же, изучая творчество Жуковского как целое, не мог не заметить эволюции внутри этого целого, что подготовило новое понимание единицы литературного процесса. Таковой стало одно, отдельно взятое произведение, художественное целое которого определяет автор. Известные открытия М.М.Бахтина стали возможными лишь на такой — «близкой» от произведения — позиции (как кстати, и в структуральной поэтике). Однако целостный анализ сделал очевидным, что произведение в силу своей жанровости всегда обращено в контекст, неслиянно и нераздельно с разными контекстами. Так стали появляться работы о жанровых контекстах, о системах жанров, о художественных системах, о поэтических мирах. Одновременно с этим в читательской среде произошли перемены, понятные на примере конъюнктуры книжного рынка. Подписчики не выкупают отдельные тома полных собраний сочинений, зато популярны многотомные тематические издания типа «Библиотека приключений», «Венок Славы» или жанровые антологии типа «Библиотека исторического романа». Читатели чаще спрашивают не конкретное произведение или автора, а «что-нибудь про войну», «про любовь» и т.д.; если имя автора упоминается, то лишь как знак того, «о чем» книга. На полках книгообмена представлены по сути антологии детективной, остро политической, эротической и другой литературы. Видимо, можно говорить о существовании в читательском сознании и науке такого феномена как «художественный мир». Поэтический мир как художественное целое может быть равен творчеству одного автора (см.: С.Ломинадзе. Поэтический мир Лермонтова), одного произведения (см. статьи С.Бочарова), может быть равен жанровой системе одного автора (балладный мир Жуковского), а может оказаться равным совокупности произведении разных авторов (художественный мир романтической повести и т.п.). В этом последнем случае разрушается «культ автора», автор перестает быть единственным завершающим фактором. Поэтический мир как художественное целое существует в сознание читателя. (Этот феномен уже стал темой исследования: см. докт. дисс. В.В.Федорова).

Категории «поэтический мир» и «читатель» высветили ранее недоступные для науки явления. «Поэтическая переписка» 1810-х гг. оказалась коллективным творчеством, созданием единого произведения (вероятно, впервые это было опробовано на «Доме сумасшедших»). О коллективном романе московских беллетристов 20-х гг. см. у Чудаковой («Жизнеописание Мих. Булг.»; С.247-249). В таком контексте развития литературоведения тема «романтическое состязание Батюшкова и Жуковского» выглядит достаточно актуальной. Актуальность работы состоит еще из многих слагаемых. Вот один из них, менее очевидный, но немаловажный. В состязании Батюшкова и Жуковского «на карту» была поставлена их судьба, что не сделало их врагами и не помешало творческому содружеству, столь плодотворному. Нынешняя «гражданская война» в литературных журналах по своим результатам явно проигрывает мирное состязанию двух поэтов. Такое сравнение не только нравоучительно. Изучение «механизма» взаимодействия судеб и поэзии Батюшкова и Жуковского, их завоевание (или сотворение?) читателя может стать интересным и для осмысления сегодняшней литературной и общественной ситуации в стране.

1987, Томск