Лекция 6

ПОЭЗИЯ ДЕКАБРИСТОВ

            Вопросы:

1. Декабризм. Особенности декабристского типа поведения.
2. Эстетические идеи декабристов.
3. Жанрово-стилевое многообразие декабристской поэзии.
4. Поэзия К.Ф.Рылеева.
5. Заключение.
6. Вопросы для самоконтроля и самоподготовки.
7. Рекомендуемая литература.
8. Примечания.

  

ДЕКАБРИЗМ. ОСОБЕННОСТИ ДЕКАБРИСТСКОГО ТИПА ПОВЕДЕНИЯ

            Декабризм можно рассматривать как явление политической истории (антиправительственный мятеж офицеров) и, следовательно, вести речь об идеологических взглядах участников “Союза Спасения”, “Союза благоденствия”, о подготовке и ходе вооруженного выступления на Сенатской площади 14 декабря 1825 года, о казни, ссылке и т. д. Но декабризм можно рассмотреть и как факт истории русской культуры: возникновение особенного — “декабристского” — типа человека и литературное течение в русском романтизме.

            Едва ли не главной заслугой декабристского движения в русской культуре, по мнению Ю.М.Лотмана, явилось создание “особого типа русского человека, резко отличного по своему поведению от всего, что знала предшествующая история” (1). Яркой особенностью поведения декабристов было то, что в первую очередь они были людьми действия, реального поступка. На это повлиял, в частности, личный опыт декабристов, большинство из которых были боевыми офицерами, выросшими в эпоху европейских войн, ценивших смелость, энергию, предприимчивость, твёрдость, упорство в достижении цели. Готовность к поступку — самая заметная черта в облике декабристов.

            Вместе с тем заметна и другая особенность: “от момента зарождения движения до трагических выступлений перед Следственным комитетом декабристы поражают своей “разговорчивостью”, стремлением к словесному закреплению своих чувств” (2). Пушкин имел основания так охарактеризовать собрание “Союза благоденствия”:

Витийством резким знамениты

Сбирались члены сей семьи.

П.А.Вяземский, оспаривая в 1826 году обвинение декабристов в цареубийстве, подчёркивал, что цареубийство есть действие, поступок, а декабристы занимались лишь “убийственной болтовнёй”, за которую не должно казнить: “…По совести нахожу, что казни и наказания несоразмерны преступлениям, из коих большая часть состояла только в одном умысле. Вижу в некоторых из приговоренных помышление о возможном цареубийстве, но истинно не вижу ни в одном твёрдого убеждения и решимости на совершение оного” (Вяземский П.А. Записная книжка) (3). Таким образом, поведение декабристов воспринимается одновременно как решительные поступки и как “витийство”, “болтовня”. В этом следует видеть не столько противоречие, сколько неповторимое своеобразие декабристского типа поведения.

            Современники замечали не просто разговорчивость декабристов — они подчёркивали прежде всего резкость, безаппеляционность, решительную прямоту высказываний декабристов. Декабристы намеренно игнорировали “речевые приличия” (в этом особенно отличался Н.Тургенев), они обсуждали такие темы, которые в светской беседе по неписаным правилам считались запретными — помещичья власть, взяточничество, служебный протекционизм и т. п. Речи декабристов были приговором, сами речи их были решительным поступком. Именно это тождество слова и реального поступка явилось яркой особенностью этики декабризма.

            Такое поведение декабристов — “бестактность” высказываний, бесцеремонность — воспринималось ими как протест против двойственности поведения остальной части русского общества. Поведение образованного человека начала XIX века было принципиально двойственным: в сфере идей, в поэзии, в официальных документах и служебных бумагах были усвоены и применялись нормы европейской культуры, а в сфере практического поведения, в быту использовалась иная модель поведения. В какой-то момент эта двойственность поведения была осознана как недопустимая аморальность. Одним из первых это понял уже Батюшков, осознав, что он — один в жизни, другой в поэзии; неслучайно поэтому появилось известное батюшковское кредо “живи как пишешь, и пиши как живёшь”(4). С ещё большей остротой это осознавалось декабристами. Исследователь декабристов “в повседневной жизни” Ю.М.Лотман приводит такой пример, найденным им в записях Пушкина : “ Дельвиг звал однажды Рылеева к девкам. “ Я женат” , — отвечал Рылеев. — “ Так что же, — сказал Д<ельвиг>, — разве ты не можешь отобедать в ресторации, потому только, что у тебя дома есть кухня?”(5) В этом примере отчётливо видны две разные модели поведения. Будущий декабрист Рылеев — человек серьёзного поведения, то есть поведения по единым принципам во всех жизненных ситуациях. Дельвиг, как и все “арзамасцы” — человек игрового поведения, то есть поведения по разным принципам в разных ситуациях (в семье — верный муж, с друзьями — распутник). Визит “к девкам”, с точки зрения Дельвига, входит в сферу бытового поведения, которое никак не соотносится с идеологическим, не имеет никакого значения, не бросает тени на характер Дельвига в целом. Для Рылеева поведение в принципе едино и такой поступок, с его точки зрения, означал бы моральную деградацию. Декабристы культивировали серьёзность как норму поведения.

            Установка на серьёзность привела к особому речевому поведению декабристов — для них отменялось различие между устной и письменной речью. Они говорили высоким книжным — “серьёзным”— языком, потому что всегда говорили только о высоких, достойных темах, подчёркнуто отрицая всевозможную “галиматью” (фамильярность, игривость, мечтательность и т. п.) (6). Сам факт такого серьезного слова, подчёркнуто громко и решительно высказанного на самую острую тему в светском обществе, был для декабристов поступком; значение имело не столько содержание их речей, сколько сам факт произнесения “правды” в светском обществе.

            Установка на серьёзность проявлялась у декабристов в резкой поляризации моральных и политических оценок: любой поступок оценивался либо как “подвиг”, “геройство”, либо как “подлость”, “измена”, “тиранство”, нейтральных или незначимых поступков для декабристов не существовало.

            Поскольку всё в поведении декабриста имеет серьёзное значение — любое дело и любое слово — то само это поведение воспринимается как некий текст, то есть в поведении просматривается некий сюжет. Как правило, декабристы сознательно ориентировались в своём поведении на известные литературные и исторические сюжеты, на известных персонажей — гибель Цезаря, подвиг Катона, Гектор, уходящий на бой и прощающийся с Андромахой, предательство Брута и т. п. Петербург воспринимается как северные Афины (Пальмира, Венеция), Крылов как русский Лафонтен, Карамзин как русский Стерн и т. д. Такой подход “укрупнял” поведение, усиливал значимость поступков. Иногда возникали курьёзы: П.А.Катенин, сосланный в Костромскую губернию недалеко от Москвы и Петербурга, сообщает в письме к другу, что место его ссылки “недалеко от Сибири” — к тому времени Сибирь уже вошла в литературную мифологию как место ссылки, поэтому, называя Кострому Сибирью, Катенин придаёт своей ссылке более значительный, героический смысл.

            Литература и реальная жизнь оказались для декабристов одним неразделимым целым. Реальное поведение человека воспринималось как некий текст, как закодированное в поступках сообщение, а ключом к расшифровке этого сообщения служили литературные сюжеты. В этом легко убедиться на примере известного подвига жён декабристов. Следование за ссылаемыми в Сибирь мужьями существовало как вполне традиционная норма поведения в нравах простонародья и не рассматривалось не как подвиг и даже не как осознанное поведение — это была общепринятая норма. Почему же так прославились жёны декабристов? Дело в том, что к тому времени литературой был создан стереотип героического поведения женщины. Например, в думе “Наталия Долгорукова” и поэме “Войнаровский” К.Ф.Рылеева:

Забыла я родной свой град,

Богатство, почести и знатность,

Чтоб с ним делить в Сибири хлад

И испытать судьбы превратность.

(“Наталия Долгорукова”)

 

Вдруг вижу: женщина идёт,

Дохой убогою прикрыта,

И связку дров едва несет,

Работой и тоской убита.

Я к ней, и что же?.. Узнаю

В несчастной сей, в мороз и вьюгу,

Козачку юную мою,

Мою прекрасную подругу!..

Узнав об участи моей,

Она из родины своей

Пришла искать меня в изгнанье.

О странник! Тяжко было ей

Не разделять со мной страданье.

(“Войнаровский”)

Именно литература дала русской женщине программу поведения, которое осмыслялось как героическое.

            Своеобразие декабристской модели поведения особо заметно проявляется в отказе разделять жизнь на “службу” и “отдых”. В любом типе общества отдых является сменой одного вида деятельности на противоположный (в городской культуре отдыхом является поездка “на природу”, в купеческой среде с её “чинностью” отдыхом является не знающий преград “загул” и т. д.). В дворянском быту начала XIX века отдых тоже был разным. В среде военной молодёжи, подчиняющейся на службе жёсткому военному распорядку, отдых принимал формы кутежа или оргии. Последние стали даже своего рода нормой поведения для молодого человека. На фоне такого поведения постепенно сложился особый вид вольномыслия — стремление победить признанного мастера в определенном виде разгула (“перепить” известного пьяницу, перещеголять самого известного буяна и т.п.). Стремление совершить неслыханную дерзость, превзойти всех в разгуле было одной из форм протеста против нормы.

            Другой формой протеста против общепринятой нормы свободного времяпрепровождения было подчёркнутое стремление к аскетизму. Любовь, счастье и удовольствия сознательно изгонялись из жизни ради идеалов свободы, независимости, патриотизма. Именно такой тип поведения был свойствен декабристам. Показательны “русские завтраки” Рылеева, которые были организованы как прямая противоположность “пирам” и “вечерам” карамзинистов (“субботы” Карамзина, “вечера” Жуковского). Вот как описывает “русские завтраки” один из их участников (М.Бестужев): “которые были постоянно около второго или третьего часа пополудни и на которые обыкновенно собирались многие литераторы и члены нашего Общества. Завтрак неизменно состоял: из графина очищенного русского вина, нескольких кочней кислой капусты и ржаного хлеба...” Крайне любопытна такая подробность: участники этих “завтраков” ходили “взад и вперёд с сигарами, закусывая пластовой капустой” и ругая туманный романтизм Жуковского. При всём том, что декабристы декларировали единство, цельность своего поведения, на деле нередко возникали такие парадоксальные сочетания как сигара и капуста — последней они придавали особый патриотический, идеологический смысл, а вот сигару не замечали в силу бытовой привычки.

            Поэтическое творчество декабристов было одним из элементов их значимого, героического поведения. Несмотря на высокое значение их поэзии для истории русской литературы, всё-таки главный вклад декабристов в русскую культуру состоит в создании совершенно нового для России типа человека — человека, обладающего острым чувством собственного достоинства, человека, настроенного на решительные поступки, человека слова и дела.

ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ИДЕИ ДЕКАБРИСТОВ

            Литературным центром декабристов было руководимое Ф.Н.Глинкой “Вольное общество любителей российской словесности”, в сфере влияния декабристских идей находилась “Зелёная лампа”, свою литературную политику декабристы (Н.Тургенев, М.Орлов, Н.Муравьёв) пытались проводить в “Арзамасе”, а когда эта попытка окончилась неудачей, Н.И.Тургенев создаёт “Журнальное общество”. Печатными органами, отражавшими декабристские идеи, были “Труды Вольного общества любителей российской словесности” (или “Соревнователь просвещения и благотворения”, 1818-1825), альманах А.А.Бестужева и К.Ф.Рылеева “Полярная звезда” (1823-1825), “Мнемозина” В.К.Кюхельбекера (1824), “Русская старина” А.О.Корниловича и В.Д.Сухорукова (1825).

            Среди декабристов-литераторов, конечно, были разногласия, но вместе с тем было и принципиальное сходство, позволяющее говорить о системе декабристских эстетических идей.

            А.Бестужев в статье “Взгляд на старую и новую словесность в России” (1823), взглянув на древнюю русскую литературу, обнаруживает там немногое: “Подивимся ли, что хладный климат России произвёл немногие цветы словесности!” (7). Затем, внимательно пересмотрев русских писателей XVIII и начала XIX в., Бестужев констатирует: в очень “бедном отношении находится число оригинальных писателей к числу пишущих, а число дельных произведений к числу оных” (8). Почему же в России мало хороших (т.е. оригинальных, русских) писателей? “Главнейшая причина есть изгнание родного языка из общества” (9). Итак, А.Бестужев представляет следующую эстетическую ситуацию: существование оригинальной русской литературы почти невозможно, так как образованные люди говорят не на родном языке. Однако Бестужев упоминает всё-таки некую “новую школу нашей поэзии”, которая началась с Жуковского, Батюшкова и, конечно, Пушкина, который “вместе с двумя предыдущими составляет наш поэтический триумвират” (10); кроме того “новую тропу в русском стихотворстве” пробил Рылеев, “сочинитель дум” (11). Бестужев не раскрыл своего понимания сути этой новой школы, а о Рылееве загадочно сказал: “долг скромности заставляет меня умолчать о достоинстве его произведений”.

            О сущности “новой школы нашей поэзии” писал другой декабрист О.Сомов в статье “О романтической поэзии” (1823). Сомов предлагает различать и не “смешивать классическую поэзию французов с классической поэзией древних греков и римлян” (12), предлагает называть классической поэзией поэзию древних. Романтической поэзией он называет “новейшую поэзию, не основанную на мифологии древних” (13), а основанную на оригинальных народных верованиях, нравах, обычаях. Первым народом, имевшим романтическую поэзию были арабы, или мавры, которые, расселившись в Европе, впервые показали европейцам, что “можно иметь поэзию народную, независимую от преданий Греции и Рима” (14). Из европейских народов первыми романтиками были итальянцы (“воспев подвиги рыцарей Карла Великого и войну крестоносцев”), поэзия которых “служит как бы чертою прикосновения между поэзиями древнею и новою” (15) , затем остальные — испанцы, англичане, германцы. Каждый из этих народов создал собственную романтическую — то есть народную — поэзию. Подражание некоторых русских поэтов поэзии германцев, утверждает О.Сомов, не рождает русской романтической (т.е. народной) поэзии: “Может ли поэзия сделаться народною, когда в ней мы отдаляемся от нравов, понятий и образа мыслей наших единоземцев? <...> Можем ли мы думать, чтобы тоскливые, немцеобразные рапсодии нынешних томительных тружеников по Аполлоне (16) понравились и заронились в память русскому народу?.. <…> Все роды стихотворений теперь слились почти в один элегический: везде унылые мечты, желание неизвестного, утомление жизнью, тоска по чём-то лучшем…” (17) В итоге О.Сомов приходит к выводу: “Народу русскому, славному воинскими и гражданскими добродетелями, грозному силою и великодушному в победах, населяющему царство, обширнейшее в мире, богатое природою и воспоминаниями, — необходимо иметь свою народную поэзию, неподражательную и независимую от преданий чуждых” (18).

            В эстетических взглядах О.Сомова заметное место занимает категория “национального”. Он рассуждает не просто о романтической поэзии, а о немецкой, английской, итальянской, русской и т. д. Интерес к национальному началу позволил ему заметить разницу между понятиями “национальное” и “народное”. Да, романтическая поэзия — поэзия народная, “но сколько различных народов слилось под одно название русских <...>, сколько разных обликов, нравов и обычаев...” (19) После этого замечания Сомову пришлось бы сказать, что в России романтическая поэзия или невозможна вообще, или возможна очень необычная, или надо менять саму народную жизнь, но ничего этого Сомов не сказал и выразился весьма двусмысленно: “Оставляю самому читателю делать соображения” (20).

            Такие “соображения” решительно и смело высказал В.К.Кюхельбекер в статье “О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие” (1823): “Да создастся для славы России поэзия истинно русская; да будет святая Русь не только в гражданском, но и в нравственном мире первою державою во вселенной! Вера праотцев, нравы отечественные, летописи, песни и сказания народные — лучшие, чистейшие, вернейшие источники для нашей словесности” (21). Кюхельбекер осмеивает поэзию Жуковского и Батюшкова — трудно “не заснуть, перечитывая, как они иногда в трёхстах трёхстопных стихах друг другу рассказывают, что — слава богу! — здоровы и страх как жалеют, что так давно не видались!” (22). Кюхельбекер пишет о необходимости нового самосознания личности, замкнутой не на собственной лени и унынии, а обеспокоенный проблемами общенациональной жизни. Именно в этом — в участии человека в национальной жизни, в обеспокоенности национальным, в развитии национального начала в общественной жизни — Кюхельбекер видит возможность появления русской романтической поэзии и её цель.

            Статья К.Ф.Рылеева “Несколько мыслей о поэзии” (1824) явилась своеобразным итогом эстетических рассуждений декабристов: “ни романтической, ни классической поэзии не существует” (23) — разве оригинальная и самобытная поэзия Гомера или Эсхила не романтическая? “Истинная поэзия в существе своём всегда была одна и та же, равно как и правила оной” (24). Главным из этих правил является оригинальность, национальная самобытность поэзии, её причастность реальной жизни народа и общества, гражданственность.

            Декабристская эстетика стала основой “гражданского романтизма” декабристской поэзии. Романтизму свойственно повышенное внимание к внутреннему миру человека, в творчестве декабристов оно принимает характер гражданского самовыражения личности. Для декабристов сильная личность — это не индивидуалист, борющийся с судьбой, а гражданин и патриот, совершающий подвиг ради Отечества, народа, родины. Герой декабристской поэзии — активная личность, меняющая ход истории; такой личностью может быть историческое лицо или современный политический деятель, воин или поэт-гражданин. Декабристский идеал “героизма” включает в себя самоотверженность и самоотречение, готовность к подвигу, к самопожертвованию, к романтическому слиянию личности и народа.

ЖАНРОВО-СТИЛЕВОЕ МНОГООБРАЗИЕ ДЕКАБРИСТСКОЙ ПОЭЗИИ

            Своеобразие декабристской эстетики, пафос гражданского героизма потребовал использования новых жанровых форм. Прежде всего внимание декабристов привлёк жанр оды. В оде у классицистов поэт выступал от имени всего народа, выражая таким образом не свою личную точку зрения на изображаемые события, а общенародную. У декабристов герой трагически отчуждён от народа и должен совершить подвиг для единения с ним; одиночество героя и обречённость на конфликт привели к появлению элегической тональности. Декабристская ода сочетает жанровые признаки оды и элегии (“На смерть Байрона” К.Ф.Рылеева, “Смерть Байрона” В.К.Кюхельбекера).

            Сходные изменения произошли с жанром дружеского послания: “высокое” послание XVIII века с элементами сатиры сочетается с интимностью интонаций посланий “арзамасцев”. В декабристском дружеском послании (“Моё прости друзьям Кисловскому и Приклонскому” В.Ф.Раевского, “К артельным друзьям” П.Колошина) в основе лежит гражданское чувство, раскрытое с естественностью разговорной интонации и дружеской откровенностью.

            Попадает в поле зрения декабристов и жанр баллады, понятый как поэтическая форма народной фантазии. Декабристы в споре с Жуковским создают “русскую балладу” (“Ольга”, “Убийца”, “Наташа”, “Леший” П.А.Катенина, “Пахом Степанов” В.К.Кюхельбекера), жанровыми признаками которой явились просторечие, шероховатость, а подчас нарочитая грубость поэтического языка, имитирующая “простонародную грубость”.

            Наиболее удачным жанровым экспериментом декабристов в лирике стали “Думы” К.Ф.Рылеева, неслучайно Бестужев ставил их на первое место среди созданий “новой школы нашей поэзии”. По мнению самого Рылеева жанр “думы” является старинным русским изобретением (“дума о героях”). В этой жанровой форме Рылеев видел возможность, изображая подвиги великих героев национальной истории, разбудить в душе читателя патриотические чувства, чувство общности со своей великой родиной, её историей, народом. Поскольку каждый из героев рылеевских дум (Вещий Олег, Димитрий Донской, Борис Годунов, Иван Сусанин, Богдан Хмельницкий и др.) интересовал не как неповторимая личность, а как русский тип человека, то герои оказались “унифицированными”, на одно лицо, одним лирическим “я”. Это вызвало критику со стороны А.С.Пушкина, зато единство лирического героя позволило прочитать “Думы” Рылеева прочитать как цикл, а это жанровое своеобразие объективно является “шагом” к эпическим жанрам, и прежде всего к поэме.

            Декабристы создали особую, характерную только для гражданского романтизма разновидность жанра поэмы (“Войнаровский”, “Наливайко”, “Хмельницкий” К.Ф.Рылеева). Поэма вобрала в себя все поэтические открытия декабризма: историческую достоверность, национальную, гражданскую и патриотическую тематику, трагический герой-титан. Новое в декабристской поэме — разочарованный герой. Причиной его разочарования были не смутное уныние (подобно элегиям Карамзина и Жуковского), не любовные неудачи, не усталость от жизненных утех и светской суеты, разочарованность декабристского героя мотивируется тем, что он жертва судьбы, не позволившей ему реализовать свой могучий потенциал героический потенциал героических деяний, идеал героической жизни.

            Декабристы были авторами интересных прозаических произведений — “Письма русского офицера” (1815-1816) Ф.Н.Глинки и его роман “Зиновий Богдан Хмельницкий, или Освобождённая Малороссия” (1817), “Европейские письма” (1820) В.К.Кюхельбекера и его повесть “Адо” (1824), роман А.Бестужева-Марлинского “Роман и Ольга” (1823) и его повести ливонского цикла “Замок Венден” (1821), “Замок Нейгаузен” (1824), “Ревельский турнир” (1824), “Замок Эйзен” (1825), рыцарские повести Н.Бестужева “Гуго фон-Брахт” и Н.Муравьёва “Превратности судьбы”, фантастические произведения “Земля безглавцев” В.К.Кюхельбекера и “Сон” А.Улыбышева. У прозы декабристов несмотря на жанровое многообразие есть устойчивые общие черты: действие концентрируется вокруг главного героя, наделённого возвышенной страстью; события предопределены, поэтому историческая обстановка воспринимается как фон, декорации для трагического героя, совершающего жертвенный подвиг.

_______________

           

При очевидной общности декабристской поэзии каждый поэт шёл своим путём и сказал своё слово.

            Владимир Федосеевич Раевский (1795-1872) представляет своим творчеством раннюю декабристскую поэзию. При жизни Раевский-поэт не был известен, не публиковал свои произведения. Стихи его сохранились благодаря тому, что были найдены при аресте и приобщены к следственному делу как улика (поэтическое слово декабристов действительно равно реальному поступку и даже может стать уликой, причиной уголовного преследования). Излюбленный жанр Раевского — дружеское послание, развитое им в гражданскую проповедь; стихи его отличаются лаконичностью, подчёркнутой сдержанностью, “неукрашенностью”, суровостью. И в стихах и в жизни Раевский был, по определению Пушкина, спартанцем.

            В лирике В.Ф.Раевского создан автобиографический образ героя в стиле “гражданского романтизма”:

                        <…> Мой век, как тусклый метеор,

Сверкнул, в полуночи незримый,

И первый вопль — как приговор

Мне был судьбы непримиримой.

Я неги не любил душой,

Не знал любви, как страсти нежной,

Не знал друзей, и разум мой

Встревожен мыслию мятежной.

Забавы детства презирал,

И я летел к известной цели,

Мечты мечтами истреблял,

Не зная мира и веселий.

Под тучей чёрной, грозовой,

Под бурным вихрем истребленья,

Средь черни грубой, боевой,

Средь буйных капищ развращенья

Пожал я жизни первый плод,

И там с каким-то чёрным чувством

Привык смотреть на смертный род,

Обезображенный искусством.

Как истукан, немой народ

Под игом дремлет в тайном страхе.

<…>К моей отчизне устремил

Я, общим злом пресытясь, взоры,

С предчувством мрачным вопросил

Сибирь, подземные затворы,

И книгу Клии (25) открывал,

Дыша к земле родной любовью;

Но хладный пот меня объял —

Листы залиты были кровью! <…>

(“Певец в темнице”. <1822>) (26)

 

Меня жалеть?.. О, люди, ваше ль дело?

Не вами мне назначено страдать!

Моя болезнь, разрушенное тело —

Есть жизни след, душевных сил печать!

<…>

К чему же мне бесплодный толк людей?

Пред ним отчёт мой кончен без ошибки;

Я жду не слёз, не скорби от друзей,

Но одобрительной улыбки.

(“Предсмертная дума”. 1842) (27)

            Поэзия Вильгельма Карловича Кюхельбекера (1799-1846) отличалась тяжеловесным, шероховатым, несколько архаичным языком — результат стремления придать национальной поэзии весомое, значительное содержание. По мнению В.К.Кюхельбекера поэзия не обязательно должна быть сладкозвучной, гладкой, текучей и плавной, но должна быть такой, где всё “парит, гремит, блещет, порабощает слух и душу читателя” (“О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие”) (28). Основной темой, которой Кюхельбекер “порабощал” читателей, была тема поэта и поэзии. В его программном стихотворении “Поэты” (1820) есть такие стихи:

                        В священных, огненных стихах

                        Народы слышат прорицанья

                        Сокрытых для толпы судеб,

                        Открытых взору дарованья! (29)

Предназначение поэта, по Кюхельбекеру, не просто услаждать читателя, а напоминать ему об “отчизне” и направлять жизненный путь народа. Поэт обладает способностью убеждать людей и это делает его влиятельной общественной силой, вот почему появляется образ поэта-гражданина. Героическое и прекрасное сливаются в одно целое, понятие поэтического включает в себя и высокие идеалы политической борьбы, реальные поступки. Понимание поэта как пророка окрашивает некоторые стихи Кюхельбекера восточным — ветхозаветным — колоритом (“Пророчество”, 1823; “К богу”, 1824; “Жребий поэта”, 1823-1824), понимание необходимости для поэта участвовать в самых сложных коллизиях народной жизни приводит в поэзию Кюхельбекера образы поэтов с трагической судьбой — Дж.Мильтона, Т.Тассо, В.А.Озерова, а затем А.С.Грибоедова, А.А.Дельвига, А.С.Пушкина, Н.И.Гнедича, К.Ф.Рылеева, М.Ю.Лермонтова, А.И.Одоевского (30). Итогом размышлений Кюхельбекера над темой поэта и поэзии стало стихотворение “Участь русских поэтов” (1845):

Горька судьба поэтов всех племён;

Тяжеле всех судьба казнит Россию:

Для славы и Рылеев был рождён;

Но юноша в свободу был влюблён…

Стянула петля дерзостную выю.

Не он один; другие вслед ему,

Прекрасной обольщенные мечтою,

Пожалися годиной роковою…

Бог дал огонь их сердцу, свет уму.

Да! чувства в них восторженны и пылки:

Что ж? их бросают в чёрную тюрьму,

Морят морозом безнадежной ссылки...

 

Или болезнь наводит ночь и мглу

На очи прозорливцев вдохновенных;

Или рука презренников презренных

Шлёт пулю их священному челу <...> (31)

Но пессимистические выводы Кюхельбекера не так безнадёжны:

Забудут заблужденья человека,

Но воспомянут чистый глас певца,

И отзовутся на него сердца

И дев и юношей иного века.

(“Моей матери”, 1823) (32)

            Александр Иванович Одоевский (1802-1839) осознал себя поэтом после декабрьского восстания и главный смысл своего поэтического дела видел в том, чтобы поддерживать мужество своих товарищей. Неслучайно поэтому стихи Одоевского рождались как импровизация, которую он читал, но не записывал (тексты поэзии Одоевского сохранились благодаря записям его друзей). Самое известное его стихотворение — ответ на послание А.С.Пушкина “В Сибирь” (“Во глубине сибирских руд...”):

                        Струн вещих пламенные звуки

                        До слуха нашего дошли,

                        К мечам рванулись наши руки,

                        И — лишь оковы обрели.

 

                        Но будь покоен, бард! — цепями,

                        Своей судьбой гордимся мы,

                        И за затворами тюрьмы

                        В душе смеёмся над царями.

 

                        Наш скорбный труд не пропадёт,

                        Из искры возгорится пламя, —

                        И просвещённый наш народ

                        Сберётся под святое знамя.

 

                        Мечи скуём мы из цепей

                        И пламя вновь зажжём свободы:

                        Она нагрянет на царей,

                        И радостно вздохнут народы.

                                                           <1827> (33)

            Лирику А.И.Одоевского невозможно разделить на гражданскую и интимную — гражданская тема является глубоко прочувствованным психологическим переживанием.

            Александр Александрович Бестужев-Марлинский (1797-1837) более известен как прозаик и литературный критик, но он был ещё и одарённым поэтом (см. цикл программных стихотворений “Подражание первой сатире Буало”, отрывок из комедии “Оптимист”, “К некоторым поэтам”, “Близ стана юноша прекрасный...”, “Михаил Тверской”). Своеобразие стиля Бестужева-поэта особенно заметно в стихотворении “Сон”, написанном в годы якутской ссылки:

<...> Очнулся я от страшной грезы,

Но всё душа тоски полна,

И мнилось, гнут меня железы

К веслу убого челна.

Вдаль отуманенным потоком,

Меж сокрушающихся льдин,

Заботно озираясь оком,

Плыву я, грустен и один.

На чуждом небе тьма ночная;

Как сон, бежит далёкий брег,

И, шуму жизни чуть внимая,

Стремлю туда невольный бег,

Где вечен лед, и вечны тучи,

И вечно сеемая мгла,

Где жизнь, зачахнув, умерла

Среди пустынь и тундр зыбучих,

Где небо, степь и лоно вод

В безрадостный слиянны свод,

Где в пустоте блуждают взоры

И даже нет в стопе опоры! <...>

(1829) (34)

            “В лирике Бестужева, — пишет исследователь его творчества, — нет резких перепадов от безудержного восторга к горестному отчаянию, к мрачной безысходности. Вся она как бы соткана из полутонов, сложных и тонких переходов от одного состояния к другому. И всё же общий тон его поэзии мажорный, светлый даже в своей печали” (35).

            Интересный поэт декабризма — Фёдор Николаевич Глинка (1786-1880). Литературную известность он приобрёл прежде всего как автор прозаических “Писем русского офицера”, но его стихи достойны самой высокой оценки, например, его песня “Тройка” (“Вот мчится тройка удалая...”) или знаменитая “Песня узника” (1826):

                        Не слышно шуму городского,

                        В заневских башнях тишина!

                        И на штыке у часового

                        Горит полночная луна!

 

                        А бедный юноша! ровесник

                        Младым цветущим деревам,

                        В глухой тюрьме заводит песни

                        И отдаёт тоску волнам!

 

                        “Прости, отчизна, край любезный!

                        Прости, мой дом, моя семья!

                        Здесь за решёткою железной —

                        Уже не свой вам больше я!

 

                        Не жди меня отец с невестой,

                        Снимай венчальное кольцо;

                        Застынь моё навеки место;

                        Не быть мне мужем и отцом!

 

                        Сосватал я себе неволю,

                        Мой жребий — слёзы и тоска!

                        Но я молчу, — такую долю

                        Взяла сама моя рука”. <...> (36)

 

            “Изо всех наших поэтов Ф.Н.Глинка, может быть, самый оригинальный, — писал А.С.Пушкин, — Он не исповедует ни древнего, ни французского классицизма, он не следует ни готическому, ни новейшему романтизму; слог его не напоминает ни величавой плавности Ломоносова, ни яркой и неровной живописи Державина, ни гармонической точности, отличительной черты школы, основанной Жуковским и Батюшковым <...> Небрежность рифм и слога, обороты то смелые, то прозаические, простота, соединенная с изысканностью, какая-то вялость и в то же время энергическая пылкость, поэтическое добродушие, теплота чувств, однообразие мыслей и свежесть живописи, иногда мелочной, — всё это даёт особенную печать его произведениям. Поэма “Карелия” служит подтверждением сего мнения. В ней, как в зеркале, видны достоинства и недостатки нашего поэта” (37). В самом деле, поэзия Глинки отличается неповторимым индивидуальным стилем:

Но живописна ваша осень,

Страны Карелии пустой;

С своей палитры дивной кистью,

Неизъяснимой пестротой

Она златит, малюет листья:

Янтарь, и яхонт, и рубин

Горят на сих древесных купах,

И кудри алые рябин

Висят на мраморных уступах. <…>

Была окрестность в тишине,

И ясно на глубоком дне

Песок виднелся разноцветный.

И за грядою серых скал

Прибрежных нив желтело злато,

И с сенокосов ароматом

Я в летней роскоши дышал <…>

                                               (“Карелия”, 1829) (38)

            Декабрист Гаврила Степанович Батеньков (1793-1863) не был профессиональным поэтом, но двадцать с лишним лет одиночного заключения в Алексеевском равелине Петропавловской крепости сделали его поэтом. Стихотворение “Одичалый” — потрясающий по драматизму переживаниий монолог одинокого узника:

<...> Скажите: светит ли луна?

И есть ли птички хоть на воле?

И дышат ли зефиры в поле?

По-старому ль цветёт весна? <...>

 

            Вон там, весной,

Земли пустой

Кусок вода струей отмыла.

Там глушь: полынь и мох густой –

И будет там моя могила!

Ничьей слезой

                                   Прах бедный мой

                        В гробу гнилом не оросится

                                   И на покой

                                   Чужой рукой

                        Ресниц чета соединится <...>

            Батеньков принёс пессимистическую ноту, необходимую для полнозвучия в “аккорде” декабристской поэзии.

 

ПОЭЗИЯ К.Ф.РЫЛЕЕВА

 

            Наиболее полно своеобразие декабристской поэзии проявилось в творчестве Кондратия Фёдоровича Рылеева (1795-1826). Он создал “поэзию действенную, поэзию высочайшего накала, героического пафоса” (39).

            Среди лирических произведений Рылеева самым известным было и, пожалуй, до сих пор остаётся стихотворение “Гражданин” (1824), запрещённое в своё время, но нелегально распространявшееся, хорошо известное читателям. Это произведение — принципиальная удача Рылеева-поэта, может быть, даже вершина декабристской лирики вообще. В стихотворении создан образ нового лирического героя:

                        Я ль буду в роковое время

                        Позорить гражданина сан

            И подражать тебе, изнеженное племя

                        Переродившихся славян?

            Нет, неспособен я в объятьях сладострастья,

            В постыдной праздности влачить свой век младой

                        И изнывать кипящею душой

                         Под тяжким игом самовластья.

            Пусть юноши, своей не разгадав судьбы,

            Постигнуть не хотят предназначенье века

            И не готовятся для будущей борьбы

            За угнетённую свободу человека.

            Пусть с хладною душой бросают хладный взор

                         На бедствия своей отчизны

            И не читают в них грядущий свой позор

            И справедливые потомков укоризны.

            Они раскроются, когда народ, восстав,

                        Застанет их в объятьях праздной неги

            И, в бурном мятеже ища свободных прав,

                        В них не найдёт ни Брута, ни Риеги. (40)

Рылеев создал образ гражданина в декабристском понимании этого слова. Он воплощает в себе высокие добродетели: любовь к отчизне, смелость, целеустремлённость, готовность жертвовать собой. Однако Рылеев отходит от обычной для гражданской поэзии начала XIX века ситуации — столкновения героя с тиранами или столкновения возвышенного поэта с продажными льстецами. “Гражданин” Рылеева “не столько борется со своими врагами, сколько убеждает возможных союзников” (41). “Изнеженное племя переродившихся славян” — это не “тираны”, не “льстецы”, не “рабы” и даже не “глупцы”. Это юноши с “хладной душой”, равнодушные, эгоистичные. С точки зрения декабристов с их идеалом человека поступка, действия, подвига такие безучастные юноши аморальны (и в каком-то смысле хуже врагов). Особенно обращает на себя внимание фраза “племя переродившихся славян”. Для Рылеева “славянин” не просто условный предок, а определённый национальный характер — доблестный, мужественный, суровый, высоконравственный, свободолюбивый человек. Современное “изнеженное племя” потому такое безучастное, праздное, пассивное, что оно утратило свою национальную самобытность, это славяне, но переродившиеся.

            Интересно, что в стихотворении отсутствуют традиционные мотивы сомнений, грусти и разочарования, а также мотив обречённости героя. Обречённым оказывается не герой, а те, кто не понимает его, не идёт вместе с ним, кого ждёт позор. Герой взволнованно убеждает их, а не становится в горделивые позы в молчаливом одиночестве. Рылеев избегает стереотипного конфликта добра со злом, у него, скорее, конфликт веры с безверием, убеждённости с равнодушием. Едва намеченная Рылеевым тема стала ведущей в классической русской литературе (42) .

            Изображению различных (высоких и низких) образцов национального характера посвящены “Думы” Рылеева. Жанр думы самим Рылеевым объяснялся как “элегии о героях”, которые пелись в память о них у древних славян. Правда, в предисловии к “Думам” (они вышли отдельной книгой в 1825 г.), Рылеев указал на то, что идею жанра он воспринял у польского поэта Немцевича. Однако в отличие от “Исторических спевов” Немцевича, к которым были приложены ноты, Рылеев создал произведения не для пения, а для чтения. Тем не менее в критике разгорелся спор о природе жанра думы; в ходе дискуссии высказывалось мнение о синтезе элегии и героиды в думе (Ф.Булгарин), но затем были обнаружены более реальные жанровые источники — стихотворная трагедия XVIII века и жанр исторической элегии, созданный в начале XIX века К.Н.Батюшковым. Жанр думы совмещает элегическую лиричность, пейзажи романтической элегии (вечер или ночь, тёмные тучи, блеск луны, вой ветра, молнии и т.п.) и бурные катастрофические страсти героев трагедий.

            Такая жанровая форма позволила Рылееву изобразить яркие характеры национальных героев, причем и положительные образцы — например, Димитрий Донской, Борис Годунов и др., и отрицательные — например, Святополк Окаянный. А.С.Пушкин высказал критические замечания по поводу того, что все герои говорят одинаковым языком. Верно подмеченную особенность стиля рылеевских “Дум” объяснить можно тем, что декабристы (в том числе и Рылеев) имели собственное понимание историзма — для них сущность народа всегда остаётся неизменной, поэтому Рылеев не заботится о раскрытии индивидуальных черт своих героев, унифицирует их, создавая обобщённый образ русского человека. Таким образом, “Думы”, несмотря на разнообразие изображённых в них лиц, объединены в художественное целое образом единого героя.

            Издавая в 1825 году сборник “Думы”, Рылеев в предисловии указал, что они предназначались для простого народа, а целью автора было “пролить в народ наш хоть каплю света”. Таким способом Рылеев пытался пробудить национальное чувство в холодных душах нового “племени славян”. “Думы” Рылеева находятся на магистральном пути развития русской литературы: от стихотворных трагедий XVIII века и исторических элегий К.Н.Батюшкова до “маленьких трагедий” А.С.Пушкина и далее к эпическим произведениям русской литературы XIX века.

            Поиски способов активного воздействия на общество привели Рылеева к жанру поэмы. Первой поэмой Рылеева стала поэма “Войнаровский” (1823-1824). У поэмы много общего с “Думами”, но есть и принципиальная новизна: в “Войнаровском” Рылеев стремится к достоверному историческому колориту, правдивости психологических характеристик. Рылеев создал нового героя: разочарованный, но не в житейских и светских утехах, не в любви или славе, рылеевский герой — жертва судьбы, не позволившей ему реализовать свой могучий жизненный потенциал. Обида на судьбу, на идеал героической жизни, которая не состоялась, отчуждает рылеевского героя от окружающих, превращая его в фигуру трагическую. Трагедия неполноты жизни, нереализованности её в реальных поступках и событиях станет важным открытием не только в декабристской поэзии, но и в русской литературе в целом.

            “Войнаровский” — единственная завершенная поэма Рылеева, хотя кроме неё им были начаты ещё несколько: “Наливайко”, “Гайдамак”, “Палей”. “Так получилось, — пишут исследователи, — что поэмы Рылеева явились не только пропагандой декабризма в литературе, но и поэтической биографией самих декабристов, включая декабрьское поражение и годы каторги. Читая поэму о Войнаровском, декабристы невольно думали о себе <…> Поэма Рылеева воспринималась и как поэма героического дела, и как поэма трагических предчувствий. Судьба политического ссыльного, заброшенного в далёкую Сибирь, встреча с женой-гражданкой — всё это почти предсказание” (43). Особенно поразило читателей Рылеева его предсказание в “Исповеди Наливайки” из поэмы “Наливайко”:

<…>Известно мне: погибель ждёт

Того, кто первый восстает

На утеснителей народа, —

Судьба меня уж обрекла.

Но где, скажи, когда была

Без жертв искуплена свобода?

Погибну я за край родной, —

Я это чувствую, я знаю…

И радостно, отец святой,

Свой жребий я благославляю! <…> (44)

Сбывшиеся пророчества поэзии Рылеева ещё раз доказывают плодотворность романтического принципа “жизнь и поэзия — одно”.

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

            Декабристская поэзия — одно из течений в литературе русского романтизма. “Гражданский романтизм” декабристов, может быть, более других имеет право называться русским романтизмом. Но историко-литературное значение декабристской поэзии больше, чем течение в литературе первой трети XIX века. Декабристы создали новый тип русского человека, расширили круг тем и жанров русской поэзии, воскресили интерес ко всему национальному, сформулировали важнейшие проблемы русской жизни. Во всех отношениях декабризм — крупнейшее явление в истории русской литературы и культуры в целом.

ВОПРОСЫ ДЛЯ САМОКОНТРОЛЯ И САМОПОДГОТОВКИ

 

1. Как Вы понимаете слова П.А.Вяземского “убийственная болтовня” и А.С.Пушкина “резкое витийство”, которыми они характеризуют декабристов?
2. Почему декабристы имели склонность всегда говорить “серьёзно”?
3. Прокомментируйте следующие стихи Рылеева:

Любовь никак нейдёт на ум,

Увы! моя отчизна страждет!

4. Почему, по мнению А.Бестужева, невозможно нормальное развитие русской литературы?
5. Что называет романтической поэзией О.Сомов?
6. В чём видит цель романтической поэзии В.Кюхельбекер?
7. Перечислите литературные жанры, наиболее часто встречающиеся в поэзии декабристов?
8. Проследите различные воплощения принципа “жизнь и поэзия — одно” на примере творчества В.Ф.Раевского, В.К.Кюхельбекера, А.И.Одоевского, А.А.Бестужева-Марлинского, Ф.Н.Глинки, Г.С.Батенькова, К.Ф.Рылеева.
9. Каково происхождение жанра думы в творчестве К.Ф.Рылеева? В чём отличие думы от близких лиро-эпических жанров (баллада, историческая элегия, поэма)?

 

 

СПИСОК РЕКОМЕНДУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

(Основная)

1. “Их вечен с вольностью союз” / Литературная критика и публицистика декабристов. – М., 1983. – 368 с.
2. Каменский З.А. Эстетические воззрения декабристов // История эстетической мысли в 6-ти томах. – М., 1986. – Т. 3. – С.337-343.
3. Левкович Я.Л. Поэзия декабристов // История русской литературы в 4-х томах. – Т. 2. – Л.: “ Наука” , 1981. – С.150-178.
4. Лотман Ю.М. Декабрист в повседневной жизни // Лотман Ю.М. В школе поэтического слова. – М., 1988. – С.158-205.
5. Нечкина М.В. Декабристы. Изд. 2-е, испр. и доп. – М.: “Наука”, 1983. –182 с.
6. Писатели-декабристы в воспоминаниях современников: В 2-х тт. – М., 1980.
7. Поэты-декабристы. Сборник стихотворений. – М., 1967. – 415 с.
8. Пульхритудова Е.М. Романтическое и просветительское в декабристской литературе 20-х годов XIX века // К истории русского романтизма. – М., 1973. – С.39-72.
9. Соколов А.Н. История русской литературы XIX века. Первая половина. – М.: “Высшая школа”, 1985. – С.131-166, 183-194.
10. Усок И.Е. Декабристская теория романтизма. Романтизм декабристской поэзии // История романтизма в русской литературе. – М., 1979. – С.255-290.

(Дополнительная)

11. Базанов В.Г., Архипова А.В. Творческий путь Рылеева // Рылеев К.Ф. Полное собрание стихотворений. – Л., 1971. – С.5-52. – сер. “Библиотека поэта”.
12. Невелев Г.А. “Истина сильнее царя...” (А.С.Пушкин в работе над историей декабристов). – М., 1985. – 204 с.
13. О’ Мара Патрик. К.Ф.Рылеев. Политическая биография поэта-декабриста / Пер. с англ. – М., 1989. – 336 с.
14. Поэтический строй русской лирики. – Л.: “Наука”, 1973. – С.64-77.
15. Рылеев К.Ф. Думы. – М.: “Наука”, 1975. – сер. “Лит. пам.”
16. Семенко И.М. Поэты пушкинской поры. – М., 1970. – С.153-180 (о В.К.Кюхельбекере).
17. Тынянов Ю.Н. Пушкин и его современники. – М.: “Наука”, 1969. – С.85-121 (“Архаисты и Пушкин”), С.233-294 (“Пушкин и Кюхельбекер”), С. 295-328 (“Путешествие Кюхельбекера по Западной Европе в 1820-1821 гг.”).

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

1. Лотман Ю.М. Декабрист в повседневной жизни // Лотман Ю.М. В школе поэтического слова. – М., 1988. – С. 162. Статья Ю.М.Лотмана, ставшая своего рода классикой, легла в основу первого вопроса нашей лекции.
2. Лотман Ю.М. Указ. соч. – С. 163.
3. Цитируется по изд.: Пушкин А.С. Письма. – Т.II. – М.; Л.: “Academia”, 1928. – С.173.
4. Батюшков К.Н. Нечто о поэте и поэзии (1815) // Батюшков К.Н. Сочинения в 2-х томах. Том 1. – М.: “ХЛ”, 1989. – С.41.
5. Лотман Ю.М. Указ. соч. – С. 165.
6. Вместо светской “изящной” словесной формулы “обойтись при помощи носового платка” декабрист с удовольствием скажет — “высморкаться”.
7. “Их вечен с вольностью союз” / Литературная критика и публицистика декабристов. – М., 1983. – С.42.
8. Там же. – С.55.
9. Там же. – С.56.
10. Там же. – С.49.
11. Там же. – С.51.
12. “Их вечен с вольностью союз” / Литературная критика и публицистика декабристов. – М., 1983. – С.158-159.
13. Там же. – С. 159 –160.
14. Там же – С. 160.
15. Там же.
16. Иронический намёк на В.А.Жуковского, много переводившего немецких поэтов.
17. Там же – С. 172.
18. “Их вечен с вольностью союз” / Литературная критика и публицистика декабристов. – М., 1983.– С.173. (Курсив О.Сомова).
19. Там же. – С.167-168.
20. Там же. – С.168.
21. Там же. – С.132.
22. Там же. – С.128.
23. “Их вечен с вольностью союз” / Литературная критика и публицистика декабристов. – М., 1983. – С. 154.
24. Там же.
25. Клио — в древнегреческой мифологии муза истории.
26. Раевский В.Ф. Стихотворения. – Л., 1952. – сер. “Библиотека поэта”. – С. 152-153.
27. Там же. – С.179.
28. “Их вечен с вольностью союз” / Литературная критика и публицистика декабристов. – М., 1983. – С. 127.
29. Кюхельбекер В.К. Стихотворения. – Л., 1952. – сер. “Библиотека поэта”. – С.86.
30. Джон Мильтон потерял зрение, Торквато Тассо к концу жизни был поражён тяжёлым психическим расстройством, знаменитый русский драматург Озеров сошёл с ума, Грибоедов был убит в Тегеране в возрасте 34 лет, в таком же возрасте умер Антон Дельвиг, убит на дуэли Пушкин, ослеп Гнедич — переводчик “Илиады” слепого Гомера, казнён поэт-декабрист Рылеев, убит на дуэли 27-летний Лермонтов, в ссылке умирает от лихорадки Александр Одоевский.
31. Кюхельбекер В.К. Указ. соч. – С.269.
32. Кюхельбекер В.К. Избранные произведения: в 2-х тт. – Т.1. – М.; Л., 1967. – С.
33. Поэты-декабристы. Сборник стихотворений. – М., 1967. – С.257.
34. Поэты-декабристы. Сборник стихотворений. – М., 1967. – С.311.
35. Базанов В. Поэты-декабристы // Поэты-декабристы: Сборник стихотворений. – М., 1967. – С. 3-30.
36. Глинка Ф.Н. Сочинения. – М.: “Сов. Россия”, 1986. – С.52
37. Пушкин А.С. Полн. собр. соч. в 10-ти тт. – Т.7. – Л.: “Наука”, 1978. – С.84.
38. Глинка Ф.Н. Указ. соч. – С.152, 155.
39. Базанов В. Указ. соч. – С.10.
40. Марк Юний Брут (85-42 до н.э.) — один из инициаторов заговора и участник убийства Юлия Цезаря. Рафаэль Риего-и-Нуньес (1785-1823) — испанский офицер, поднявший в 1820 году восстание армии против Фердинанда VII, что привело к революции во всей стране. В восприятии декабристов имена Брута и Риеги были символами борьбы за свободу. Стихотворение цитируется по изд.: Рылеев К.Ф. Полное собрание стихотворений. – Л., 1971. – С.97. – сер. “Библиотека поэта. БС”.
41. Базанов В.Г., Архипова А.В. Творческий путь Рылеева // Рылеев К.Ф. Полное собрание стихотворений. – Л., 1971. – С. 37.
42. Именно безмолвие, безучастность, равнодушие людей становится предметом художественного исследования в “Борисе Годунове” А.С.Пушкина, в “Мёртвых душах” Н.В.Гоголя, в “Грозе” А.Н.Островского, в “Обломове” И.А.Гончарова и многих других произведениях русской литературы.
43. Базанов В.Г., Архипова А.В. Творческий путь Рылеева // Рылеев К.Ф. Полное собрание стихотворений. – Л., 1971. – С. 31. О сбывшихся пророчествах Рылеева также см.: О’ Мара Патрик. К.Ф.Рылеев. Политическая биография поэта-декабриста / Пер. с англ. – М., 1989.
44. Рылеев К.Ф. Полное собрание стихотворений. – Л., 1971. – сер. “Библиотека поэта. БС”. – С.233-234.