П.Ф.Подковыркин
АНДРЕЙ СИНЯВСКИЙ И «АБРАМ ТЕРЦ»
Доклад
Первое знакомство читателей с произведениями А.Д.Синявского состоялось в 1965
году, когда выяснилось, что опубликованная на Западе фантастическая проза под именем
Абрам Терц принадлежит советскому писателю Андрею Донатовичу Синявскому. Тогда
читательские впечатления переросли в уголовный суд над автором («дело Синявского и
Даниэля»). Этот факт можно было бы отнести на счёт идеологического ханжества совет-
ских читателей и считать суд досадной помехой на творческом пути писателя и несчасть-
ем в его жизни, если бы ситуация не повторилась в политически другое время: в 1989 го-
ду публикация «Прогулок с Пушкиным» привела к уже знакомой читательской реакции -
общественному скандалу. Вполне допустимо предположить, что столь бурная реакция чи-
тателей порождена не внешними причинами (идеология, политика), а причинами эстети-
ческими, некой особенностью самой прозы Синявского. Речь должна идти о своеобразии
прозы А.Синявского, о чём-то необычном в ней, ошеломляющем читателя до такой степе-
ни, что он неадекватно реагирует на текст.
* * *
И в 1966 году, и в 1989 читатели бурно реагировали только на ту часть произведе-
ний А.Синявского, которая подписана не его подлинным именем (как это сделано, напри-
мер, в критических статьях и рецензиях в «Новом мире» или во вступительной статье к
сборнику стихов Б.Л.Пастернака), а именем «Абрам Терц». Кто или что скрывается за
этим именем? Отвлекаясь от национальных ассоциаций имени, (1)сразу обратимся к его
эстетическому содержанию.
Среди фантастической прозы, подписанной «Абрамом Терцем», один из ранних
рассказов - «В цирке» (1955). Некто Костя смотрит представление в цирке, видит как се-
стры-акробатки вдавливают «красные каблуки в свои мясистые плечи», как «от их чудо-
вищно распахнутых тел шёл пар», видит жонглёров с нагромождением бытовых вещей,
фокусника-Манипулятора. Костя тоже хочет быть фокусником, но умеет только брать па-
пироску горящим концом в рот (154)(2). Вскоре он крадет деньги и устраивает себе настоя-
щие «фокусы» - такси «Победа» и ресторан «Киев» (156-157). Больше того. Костя участ-
вует в грабеже квартиры, в которой оказался тот самый Манипулятор, Костя убивает его.
Арест, суд, 20 лет лагерей. В лагере Костя совершает побег, точнее, своеобразный полёт,
ещё точнее - свой главный акробатический «фокус» сальто-мортале. В буквальном смыс-
ле слова «мортале» - Костя был застрелен охранником (164-165).
У этих событий есть аллегорический подтекст, который легко расшифровывается.
Акробаты и фокусник в цирке - агитаторы и пропагандисты коммунизма, напоминающего
по чудесной изумительности цирковые фокусы. Коммунистическая идеология «разбуди-
ла» народ - Костю, заразившегося вседозволенностью и всё-возможностью фокуса. Добы-
ча волшебного средства для «фокусов» (денег) посредством экспроприации богача - ана-
лог революции 1917 года. Убийство главного Манипулятора его «благодарными» зрите-
лями - аналог уничтожения «ленинской гвардии», наконец, лагеря - и в рассказе, и в жиз-
ни. Простота и однозначность расшифровки сюжета даёт основание говорить, что этот
приём использован в публицистических целях; перед нами не литература (в смысле
«художественная литература», беллетристика), а политическая публицистика, ис-
пользующая жанр рассказа. В таком контексте имя «Абрам Терц» - не столько литератур-
ный псевдоним писателя, сколько конспиративное прозвище, аналогичное партийньм
«кличкам» Н.Ленин, Сталин и др. Конспиративное имя скрывает (и оберегает от против-
ников) истинного автора, указывает на наличие в тексте скрытого «второго» смысла, под-
текста.
Однако кроме политического подтекста «В цирке», этот рассказ связан с большим
литературным контекстом. Осмысление событий советской истории происходит как вы-
яснение философии жизни героя. В цирке Костя чувствует обиду за то, что сам он не уме-
ет такие «номера». Образ этого человека, «обиженного» и больше всего любившего цирк
и кинофильмы(3) напоминает булгаковского Шарикова, а сцена с фокусами Манипулятора
(154-155) ассоциируется с сеансом чёрной магии профессора Воланда из «Мастера и Мар-
гариты» М.А.Булгакова, Манипулятор своим заграничным видом и тростью с необычным
набалдашником («по образцу филейных частей», С. 161) весьма похож на Воланда. Одна-
ко контекст рассказа не ограничивается художественным миром Булгакова.
Косте в жизни «всё надоело», ему хочется сделать удивительный фокус или саль-
то-мортале, ему скучно и он едва не произнёс фразу: «Мне скучно, бес!». Не произнёс по-
тому, что нет беса, хотя вместо него «в тёмном углу» появился «один печальный мужчи-
на» -пьяница Соломон Моисеевич. С ним Костя обсуждает характерные вопросы - «в чём
вся суть?» и «есть ли Бог?» (158,159). Ассоциации очевидны: если не Мефистофель пуш-
кинской «Сцены из Фауста», то наверняка чёрт Ивана Карамазова. В рассказе есть и дру-
гие «следы» романа Достоевского - Костя любит поплакать о несуществующей маме, ко-
торая «с голоду помирает, а он, подлец <...> все денежки, до последней копеечки, с по-
следней шпаной пропивает» (159) - здесь отчётливо слышны интонации Мити Карамазова
с его комплексом покаяния без преступления (такое покаяние ещё страшнее раскаяния,
так как свидетельствует о более глубокой - наследственной, первородной - порочности,
может быть, порочности самого образа мысли и жизни, допускающих возможность пре-
ступления).
Сцена в Сандуновских банях с танцующей Тамарой неуловимо ассоциируется со
сценой свидания гётевского Фауста и Гретхен, а также с русским «демоном», чья «тень»
придаёт образу Кости масштаб национально-исторического обобщения. Философия жиз-
ни Кости парадоксальна: главное и желанное место его самореализации - круговая грани-
ца арены, которая, однако, нужна лишь для того, чтобы вырваться за её пределы, пересту-
пить её, совершить смертельное сальто.
Наличие литературного контекста придаёт рассказу «В цирке» качества художест-
венной литературы, а имени «Абрам Терц» - свойства литературного псевдонима. Однако
анализ других произведений А.Синявского показывает более сложную природу имени
«Абрам Терц».
В рассказе «Квартиранты» (1959) авторское «я» максимально сближено с «я» пове-
ствователя. В роли которого выступает некий неуловимый, неустойчивый внешне (могу-
щий исчезать и перевоплощаться) старичок, рассказывающий соседу правду об их ком-
мунальной квартире. Оказывается, что это не просто квартира, а логово нечистой силы
- русалка Софья Францевна Винтер, леший из министерства лесной промышленно-
сти по фамилии Анчуткер, две ведьмы да домоуправ с фамилией Шестопалов. Сюжет
рассказа развивается как обнаружение с помощью старичка подспудной, ирреальной сто-
роны обычной бытовой жизни. Причина особой проницательности старичка не названа
прямо, но тем не менее указана другим способом. Старичок необычайно начитан, в своём
монологе он упоминает «Последнего из Могикан» Ф.Купера, песню Лорелеи Г.Гейне,
«Лес шумит» В.Г.Короленко, «Русский лес» Л.Леонова, «Агасфер» Э.Сю, Ч.Диккенса,
М.Рида, «целый декамерон басен», братьев Гримм и др. Близость начитанного старичка-
повествователя автору - Абраму Терцу - объясняет суть последнего: «родина» Абрама
Терца, источник его авторского всеведения - мир литературы, огромный литературный
контекст.
Более отчётливо это проявляется в рассказе «Ты и я» (1959). Необычна архитекто-
ника этого рассказа: автор напрямую обращается к герою, который, в свою очередь, чув-
ствует на себе оценивающий взгляд автора и пытается уклониться от его воли, обмануть,
и тогда автору приходится совершить «пришествие» в мир героев и прямым вторжением
в их жизнь навести «порядок». Такое новаторство дало интересные результаты,(4) но не
менее интересна такая особенность поэтики рассказа «Ты и я», как обилие самых разно-
образных цитат и реминисценций: «страшные рассказы» о «жёлтом пятне», «чёрной ру-
ке» и т.п., «Петербургские повести» Н.В.Гоголя, «Хромой бес» Лесажа, «Буриданов осёл»
У.Сарояна и др. Наряду с литературными есть реминисценции из картин С.Дали: с его
«Тайной вечерей» ассоциируется сцена ужина героев под пронизывающим вглядом авто-
ра-создателя, эстетика С.Дали угадывается также в образе порхающих глаз, которые са-
дятся отдохнуть на стены и тело человека, тут же стекают жёлтой слезой, которая высы-
хает и оставляет жёлтые пятна на стенах и веснушки на теле (веснушки как следы множе-
ства взглядов). Литературный и, шире, культурный контекст присутствует в рассказе под-
чёркнуто активно, контекст определяет поведение персонажей. Власть контекста заменяет
волю автора. Там, где обычно слышен голос автора, творца и свидетеля всех событий, в
этом рассказе безмолвно и неукротимо властвует некая стихия, некий контекст, он, как
рентген, просвечивает все банальнейшие бытовые ситуации и открывает читателю их не-
случайный, сокровенный смысл. Например, шум воды в кране - всхлипы и рыдания руса-
лок, бессонница - смутная тревога человека, ощущающего на себе оценивающий взгляд
Творца, неслышимого и невидимого в ночи. Это всемогущему и преображающему кон-
тексту-творцу в художественном мире А.Синявского дано имя - «Абрам Терц».
Это последнее положение (или предположение) подтверждается анализом ещё не-
скольких произведений А.Синявского: «Графоманы», «Пхенц», «Суд идёт», «Любимов»,
«Гололедица». Темой рассказа «Графоманы» является «Общенародная склонность к
изящной словесности» (2, 193). Пишут все: полковник в отставке, бывший корректор, па-
рень в тельняшке «с запахом самоубийцы», даже дети. Светящиеся вечерами окна вызы-
вают ощущение, «что город кишит писателями» (2, 210). Вся жизнь пронизана писатель-
ством: у старушек чеховские пенсне, у юношей пушкинские кудри; у всех дома полно
книг, улицы и площади названы именами Горького, Чехова, Пушкина и т.д. Страна гра-
фоманов, где классики - лишь талантливые графоманы. Складывающийся образ страны не
кажется смешным, несмотря на иронию автора рассказа: в Ясной Поляне хранятся ногти
Л.Толстого, а в Ялте «в специальных пакетиках сберегаются засохшие плевки Чехова» (2,
211). В этой стране литература играет огромную роль: в бытовом разговоре с женой упо-
минается Стендаль (2, 200), будущее материальное благополучие ассоциируется с покуп-
кой пишущей машинки. Больше того, успех романа «В поисках радости» для писателя оз-
начает не литературную победу, а житейское удовольствие (любовницу, покупку сливоч-
ного масла). Вся страна занимается писательством. Что значит этот образ? Суть писатель-
ского труда: «устраниться <...> дать доступ мыслям из воздуха» (2, 203) и таким способом
придать своей жизни высокий, истинный, нерукотворный смысл. Однако этот же образ
жизни может быть интерпретирован иначе: «нет мужества быть простьм смертным» (2,).
В рассказе «Гололедица» (1961) некий человек, влюблённый в Наташу, напрягает свою
память, желая исповедаться перед любимой до пределов, но мнемоническое усилие про-
рвало эти пределы и герой обрёл фантастическую способность всевидения. В каждом че-
ловеке и предмете он видит его судьбу, прошлую и будущую. Так, например, видит, что
Наташа изменяет ему по воскресеньям с 10 часов до пол-11; видит, что ей суждено погиб-
нуть от сосульки. Попытки вмешаться в судьбу остаются безуспешными, Наташа погиба-
ет, герой утрачивает свои фантастические способности.
Этот сюжет является, очевидно, формой такой мысли: человек содержит в себе
всех предков, при чём они активны в нём. В рассказе совершенно иначе звучит, например,
фраза «есть за семерых» или сказка про мальчика-с-пальчика. Шестой палец - доказатель-
ство переселения душ, кто-то посторонний, давно умерший просунул в чужую ладонь до-
полнительный палец: «хочется ему хотя бы одним пальчиком на Божьем свете вильнуть»
(2,239). В человеке попеременно солируют голоса из внутреннего хора:(5) то захочется
пройтись по Цветному бульвару Байроном, а то промчаться на поезде по России этаким
гоголем. В человеке «гомеопатически» присутствуют все люди, бывшие и будущие, чело-
век, это дырка в воздухе, вакансия, заполняемая одним, другим, третьим лицом.
Мысль интересная, но не новая и спорная. Хотя спорить с героями и особенно с
автором - Абрамом Терцем - бесполезно, так как он сам напоминает авторскую вакансию,
«дырку в воздухе». В этом рассказе есть ещё один эпизод: встреча в зеркале двух созна-
ний. Смотрящий отсюда видит там себя будущего и одновременно он из будущего смот-
рит сюда, вспоминая. Эта встреча сознаний, времён, голосов хора. Абрам Терц - не образ
одного человека, а условное персонифицированное название психологического процесса
и на нём основанного эстетического акта, результатами которого «опавшими листьями»
остаются тексты, помеченные грифом «Абрам Терц». Ощущение неравенства самому се-
бе, подобное тому, что, вероятно, всякий человек испытывает у зеркала («неужели это -
я?») - это психологическая основа процесса, который протекает как эстетический акт: ос-
мысление личных переживаний происходит в сравнении с судьбами литературных героев.
Вся всемирная литература здесь понимается как «попытки восстановить отношения с са-
мим собой» (2, 259), а книги - «знаменитые умы человечества делятся своим жизненным
опытом» («Любимов», 2,352).
Итак, Абрам Терц - это, конечно, не Андрей Синявский, это и не литературный
псевдоним как знак особой творческой позиции, а скорее часть названия одного большого
произведения А.Д.Синявского. По происхождению «Абрам Терц» близок конспиративно-
му прозвищу как знаку отказа от своего индивидуального авторства. Содержательно «Аб-
рам Терц» - персонифицированное название главной особенности поэтики, рождающейся
из установки автора устранить себя, «дать доступ мыслям из воздуха», то есть прак-
тически дать волю ассоциациям, аллюзиям, каламбурам, дать волю языку и контексту, ко-
торые обнаружат самую неожиданную, часто нежеланную, но истинную, неискажённую
авторским сознанием суть явлений.
Если это действительно так, то прозу Синявского с именем «Абрам Терц» можно
рассматривать не только в литературной традиции гротесковой прозы, антиутопий, обэри-
утского литературного авангарда, но и в традиции литературоведческих экспериментов,(6)
подобных, например, семиотическому трактату-роману У.Эко «Имя розы». Такие филоло-
гические опыты требуют не просто читательской эрудиции, но специальной филологиче-
ской подготовки. «Рядовой» читатель не может адекватно воспринять эти произведения,
ему нужен специальный комментарий (как это сделал У.Эко); в противном случае автору
грозит гнев читателя, который может превратиться в уголовный суд и идеологический
скандал.
* * *
«Прогулки с Пушкиным» подписаны именем Абрам Терц и это значит, что экспе-
римент Синявского продолжается. На этот раз опытной трансформации подверглась не
литература, а литературоведческое исследование.
Обсуждение книги за «круглым столом» в «Вопросах литературы» показало, что
как читатели в 1966 году не поняли прозу Синявского-Терца, так в 1989 году профессио-
нальные филологи не поняли литературоведческую «Прогулку...»(7). Увидели в ней эпа-
таж(8), увидели эстетический манифест Синявского, не очень удачный, так как у автора нет
«органического чувства причастности Пушкину»,(9) увидели «неполную правду» о Пушки-
не.(10) Непонимание происходит от того, что «Прогулки с Пушкиным» однозначно поме-
щаются в одну или другую традицию - писательского литературоведения («Мой Пушкин»
М.И.Цветаевой, «Державин» Вл.Ходасевича, «Гоголь и чёрт» Дм.С.Мережковского) или
субъективной критики (В. Розанов о Гоголе).
«Прогулки с Пушкиным» начинаются с имени Абрам Терц, содержание которого,
как мы уже убедились, - в авторском самоустранении ради «мыслей из воздуха» (точнее
бы сказать «мыслей, витающих в воздухе»), здесь - мыслей о Пушкине. Литературоведче-
ский поток сознания, самые крамольные замыслы, недоказанные предположения, неволь-
ные догадки, любимые аспекты мысли о Пушкине - всё, с чем живёт филолог и не пускает
в текст своих академических исследований - здесь без всяких оговорок и ограничений вы-
лилось в книгу(11). В ней воплотилось представление о Пушкине, ещё не обработанное нау-
кой, то представление, которое «носится в воздухе» (неслучайно в книге акцентирован
образ и мотив некоего ветра, в финале особенно: «ищи ветра в поле»). В книге «Прогулки
с Пушкиным» искать нужно новую мысль о Пушкине, а не «полную правду» о нём, мысль
об «удивительной духовной реальности, которая на этом свете носила имя Александра
Пушкина» (С.Франк), о «чрезвычайном... и единственном явлении русского духа»
(Н.В.Гоголь), о «нашем всё» (Ап.Григорьев), о «самооткровении русского народа и рус-
ского гения» (С.Булгаков). Эта книга - симптом кризиса пушкинистики или, в лучшем
случае, перехода на новый этап своего развития. Попытка прорваться к новой мысли о
Пушкине или, по Синявскому, дать этой мысли возможность прорваться к нам. Сначала
назвать мысль, перечислить её, а потом уж станет видно, что дальше. Синявский занял по-
зицию, сходную с той, какую он отметил у Пушкина: «Будь Пушкин более учёным и ме-
тодичным в ... жадности к исчислению всех слагаемых бытия, мы бы с ним застряли на
первой же букве алфавита».(12) Нежелание застрять в самом начале пути к новому понима-
нию Пушкина вызвало к жизни эту книгу со всей её новаторской формой.
Однако новаторство Синявского относительно. В жанровом отношении, а точнее
сказать архитектонически, «Прогулкам...» родственны книги В.Розанова, но не о Гоголе, а
те, о которых позднее писал филолог А.Д.Синявский - «Опавшие листья». Это не испо-
ведь филолога, не его дневник, не рабочая тетрадь - это документ, протокол, каталог его
мысли. «Многие записи пишутся как бы сами - без контроля со стороны автора. Поэтому
они так непосредственны и неожиданны».(13) Розанов писал о том же в своей афористичной
манере: «Писателю необходимо подавить в себе писателя... Только достигнув этого, он
становится писатель...» По поводу этих слов Синявский добавил: «Преодоление литерату-
ры... становится путём и средством литературного развития».(14) Теми же словами можно
сказать о «Прогулках...» - это преодоление литературоведения, которое одновременно
становится формой нового литературоведения.
1990 г. Томск
Примечания
1 На эти ассоциации критики обращали своё внимание слишком часто и рассуждали при
этом о содержании псевдонима примерно так: «...С провокационной целью! ...Будто в на-
шей стране существует антисемитизм, будто автор по имени Абрам Терц должен, мол,
искать издателей на Западе, если он хочет «откровенно» писать о советской жизни...»
(Дм.Ерёмин // Известия - 1966 - 13 января).
2 Здесь и далее произведения А.Синявского (за исключением «Прогулок с Пушкиным») ци-
тируются с указанием страниц в скобках по изданию: Цена метафоры, или Дело Синяв-
ского и Даниэля. - М.: СП «Юнона», 1990.
3 Костя воспринимает жизнь как цирк, где причина событий - скука, событие - трюк, то
есть обратимый и поэтому безответственный, хотя и артистический «поступок». Цирк за-
меняет церковь, вместо икон и фресок под куполом нарисованы чудеса в акробатических
видах, вместо таинства воскресения Христа -«один фокусник нарядился покойником, а
потом выскочил из гроба и всех удивил» (159). Даже убийство Манипулятора Костя вос-
принимает как «превращение чудесным образом в мёртвого человека» (163). Деньги - ре-
квизит фокусника. Вся жизнь - сальто-мортале.
4 Например, однажды происходит отождествление читателя с героем. Я-читатель возмущён
отождествлением с чудаковатым и закомплексованным героем, я отвергаю это уравнение
и даже слышать не хочу о каком-либо сравнении с таким героем!.. Столь решительный
мой (читателя) протест обнаруживает как раз то, что сходство есть. Поняв это, я-читатель
смущаюсь и невольно испытываю любопытство: что там дальше? Однако не всякий чита-
тель размышляет именно так, у иного читателя такие сопоставления его с персонажами
(нередко даже неосознаваемые этими читателями) вызывают уже не эстетические реак-
ции, а гнев и желание осудить автора...
5 Ср. названия произведения Синявского 1966-1971 гг. - «Голос их хора».
6 А.Д.Синявский, профессор Сорбонны, уже в те годы был профессиональным литературо-
ведом, кандидатом филологических наук, автором ряда научных работ. В статье «Что та-
кое социалистический реализм» анализ состояния Синявский закончил словами: «Может
быть мы придумаем что-нибудь удивительное» (2,459).
7 Вопросы литературы - 1990 - № 10.
8 См. Сергеев - Там же - С.85.
9 Бочаров С. - Там же - С.83.
10 Роднянская И. Там же - С.86.
11 Сегодня академическое пушкиноведение идёт дальше Абрама Терца, так как речь пошла
уже не о «вампиризме» Пушкина, а чуть ли не о его некрофилии. См., например: Муравь-
ева О.С. Образ «мёртвой возлюбленной» в творчестве Пушкина // Временник Пушкин-
ской комиссии -Л„ 1991- Вып. 24 - С. 17-29.
12 Синявский А. Д. Абрам Терц. Прогулки с Пушкиным // Вопросы литературы. - 1990. - №7
- С.96.
13 Синявский А.Д. Преодоление литературы // Наше наследие - 1989 - № 1 - С.87.
14 Там же.